Уже лет десять он не заявлял себя на состязаниях, зато в дни больших катаний не забывал показаться. Срезовский выходил на каток будто бы проверить порядок, нарочно оставаясь в пальто, тройке с галстуком и меховой шапочке: якобы немного прокатится и вернётся на веранду павильона наблюдать за молодыми и красивыми. Но как-то так получалось, что молодые и красивые сворачивали шеи, наблюдая, как мужчина в летах ветерком скользит по глади, будто его массивная фигура обрела невесомость. Он умел вызвать восхищение, что для его лет куда ценнее первого приза состязаний.

Кто бы сейчас представил, что господин Срезовский летает по льду лёгким пухом. Кажется, он сам об этом позабыл. Михаил Ионович торчал ледяным столбом. И не знал, что делать. У него на глазах рушились труды и старания целого года подготовки главных состязаний России по фигурному катанию и бегу на скорость. Рушились неторопливо, а потому безнадёжно. Срезовский наблюдал, как этот идиот Бранд и ужасный сыщик, похожий на мишку, не торопясь разгребают снег, будто нарочно смахивая маленькими горсточками, вместо того чтобы взяться за лопату.

Из снега сначала показался островок одежды, потом край тёплого платка, потом фигура в простой юбке и тужурке и, наконец, лицо. Тут Михаил Ионович отвернулся, чтобы не смотреть. Хотя с места, в которое он врос, лица было не разглядеть. Зато ему отлично видно, что тело лежит в снегу, будто в колыбели, протянув руки по швам.

На этом пытка не кончилась. Господин сыщик, будь он неладен, принялся шарить по телу, занимаясь обыском, указал Бранду на что-то, о чём Срезовский знать не хотел, снял с мёртвой руки варежку и тому подобное. Он не торопился, его не волновало, что скоро начнут собираться гости. А вот Михаила Ионовича это обстоятельство беспокоило мучительно.

Надо было что-то делать. Но что? Никаких резонов господин из сыска слушать не станет, это ясно. Убеждениями бесполезно, тут нужна сила. Срезовский оглянулся и без колебаний свистнул в пальцы. Призыв был услышан. Решительным жестом он потребовал примчаться к островку. Оставив хлопоты по декорированию сцены, Иволгин объехал вокруг островка и увидел результат раскапывания снега. Стараясь быть сдержанным, ни звуком, ни жестом не показал, как глубоко изумлён и даже фраппирован. Это видел Срезовский. Мысленно похвалил сотрудника за силу воли. Какой сам обладал не вполне.

– Видите, что творится, – указал он на разрытый снег.

Распорядитель прекрасно понял, чего опасается начальство: открытие состязаний под угрозой.

– Нехорошо, – ответил Иволгин и добавил: – В такой день очень нехорошо.

– Как полагаете, на сколько эта канитель?

– Часа три, не меньше. Оцепление городовых выставят, доктора будут ждать, чего доброго, полицейского фотографа. И так далее.

– Катастрофа, – проговорил Срезовский.

Иволгин ответил сдержанным кивком.

– Господа, прошу подойти сюда.

Вот до чего докатились: сыщик приказывает. Ишь раскомандовался, вошь полицейская. А ведь раздавить его – только пальцем шевельнуть.

Забыв, что на коньках, Срезовский шагом приблизился к снежному скосу. Он увидел мёртвое лицо.

Как-то в детстве в имении Михаил Ионович заглянул на скотный двор и наткнулся на замёрзшую голову барана. Мальчика долго не могли успокоить, не спал несколько ночей. Ему всё мерещились мёртвые глаза, раззявленная пасть и покрытая инеем шерсть. Страшная в простой конечности смерти. Куда страшнее сказок, что рассказывала кормилица. Давний страх вернулся. Срезовский невольно зажмурился, но заставил себя открыть глаза, чтобы не вызвать усмешек полицейских.

– Вам знакома эта женщина?

Мельком глянув, Михаил Ионович отвернулся. С него достаточно. Те же застывшие глаза, раззявленный рот. Ледяная корка на лице. Сегодня не заснёт.

– Не имею чести знать, – ответил он, погружаясь в смятение чувств.

– Прислуга ваших друзей?

– Не имею привычки знакомиться с прислугой моих друзей, господин Ванзаров, – ответил он, будто заносил чиновника сыска в прислугу.

– Видели её на катке?

– Прислуга не допускается в павильон для переодевания.

– У кого ключи от калитки сада?

Срезовский утешал себя тем, что вскоре будет наблюдать, как начальство разъяснит этому наглому субъекту, кого он имеет право допрашивать, а от кого лучше держаться подальше.

– Ключ хранится у Егорыча. Подвешен на огромном стальном кольце, – ответил он и добавил: – Садовник ночует в саду, открывает калитку садовым рабочим и швейцару. Они приходят первыми. После них господин Иволгин, поднимает флаги перед открытием катка. Таков заведённый порядок.

Распорядитель заверил, что порядок соблюдается строго. Чужих Егорыч не пустит ни утром, ни тем более ночью.

– Где дубликат ключа? – спросил Ванзаров.

– Дубликат находится в конторе общества на Вознесенском проспекте, – ответил Срезовский. – Хранится в моём сейфе. Можете убедиться, он на месте.

В руке сыщика появился ключ, какой к нынешнему дверному замку не подходит. Ключ старый, в пятнах ржавчины, с затейливой формой зубчиков.

– Ключ от калитки?

Отдуваться Срезовский предоставил Иволгину. Не хватало, чтобы председатель общества обнюхивал ключи. Распорядитель повёл себя достойно: заявил, что этот ржавый предмет даже близко не похож на старинный оригинал, который находится у Егорыча. Чтобы окончательно убедиться, готов сопроводить до калитки и показать лично.

– У кого хранился третий экземпляр ключа?

Манера задавать вопросы, будто зачитывать обвинения, злила. Михаил Ионович решил поставить на место зарвавшегося субъекта.

– Господин Ванзаров, да будет вам известно, что князь Юсупов, не спросив вашего мнения, приказал выковать всего два экземпляра ключа, – заявил он. И послал взгляд распорядителю: вот как надо осекать полицию, которая суёт нос куда не следует.

Проклятый ключ больше не торчал как перст указующий. Но уняться сыщик не желал. Допрос продолжился.

– Господин Иволгин, вам знакома эта женщина?

Срезовский отметил, каким молодцом держится распорядитель. Всё понимает без лишних слов, надёжный, не выдаст. Надо бы добавить ему к жалованью пятёрку. Не сейчас, в новом сезоне.

– Не имею чести знать, господин Ванзаров.

– Вы же общаетесь с прислугой.

– Служу два года и знаю прислугу, которая приводит на каток деток. Знаю по именам, знаю, у кого они служат. Прислуга на лёд не допускается, но, если ребёнок упал или его надо срочно отвезти домой, я должен знать, кого позвать на помощь. С прочей прислугой мне знаться нет надобности. У меня хватает обязанностей.

«Ах, молодец, как отшил и поставил на место», – с мстительной радостью подумал Срезовский.

– Господин Ванзаров, мы вам ничем не можем помочь, – заявил он куда уверенней. – Нам эта несчастная незнакома. Мы не знаем, каким ветром её занесло на наш каток. Вероятно, какая-то кухонная девка напилась, перелезла через забор и уснула в снегу. Умоляю вас убрать тело. Полагаю, вы осмотрели достаточно. Прочее можно в морге. Не так ли? Прошу простить, у нас много дел. Надеюсь, мы не задержаны по подозрению.

Тут