– Папенька дал. Ему вернуть должен.

– Чем занимается папенька?

– Держит склады фотографических товаров в столице, в Москве и в Нижнем.

С таким папенькой можно заниматься фигурной ездой по льду. И не только. Все возможности открыты, ни в чём препятствий нет. Трудись и не пусти по ветру отцовское состояние.

– Иван Фёдорович вернулся, чтобы отдать вам долг?

Протасов мотнул головой, чуть не уронив котелок:

– Что вы! Я не торопил, Иван человек чести. Не знал, что он приехал…

– Прислали ему записку, которую просили сжечь. Встретились утром в субботу. – Ванзаров следил за мелкими изменениями в лице фигуриста.

Что-то вроде испуга мелькнуло и скрылось.

– Нет, ничего ему не писал. И не встречались мы, – не слишком уверенно отвечал Протасов.

– Иван прислал записку. Что хотел от вас?

Юноша повернул голову, но там была деревянная стена. В окно светило солнце.

– Ничего такого не было… Официально заявляю! – тоненьким голосом выкрикнул он. – Участвую в торжественном открытии состязаний… Мне надо готовиться…

– Будете держать тотошник на фигурное катание?

– Да… Нет… Это невозможно, там пять судей… Пустите!

Он сделал полшажка, готовясь к худшему. Ничего ужасного не случилось. Ванзаров не препятствовал. Протасов протиснулся и выбежал вон.

Сняв восковый кругляш, Ванзаров засунул в замок хитрую проволочку, которая всегда была в кармане, и открыл дверь. В комнату не заходили: ком упаковочной бумаги, оставленный у порога так, что обязательно заденешь, лежал нетронутым. Перешагнув, Ванзаров присел у тумбочки, распахнул дверцу и запустил руку за стопку тёплых носков и кальсон. Пошарив, нашёл нечто твёрдое.

В его руке лежала овальная серебряная табакерка тонкой работы, вероятно голландской: на крышке выдавлена картина зимнего катания среди ветряных мельниц. Ванзаров тихонько потряс. Внутри что-то зашуршало, явно не табак. Открывать он не стал.

Затворив дверь и воткнув воск для вида, Ванзаров вышел на веранду. Протасова не было, сбежал. Иволгин принёс самые глубокие извинения, что не уследил безобразный поступок: был занят подготовкой открытия.

– Господин Протасов был замечен в воровстве?

– Что вы, господин Ванзаров, Михаил Игоревич любит азарт, ставки, но чтобы красть… Нет, это невозможно.

– Что ему было надо в комнате Куртица?

– Поверьте: ума не приложу.

– Он говорит, что Иван должен ему тысячу, хотел забрать своё.

Как истинный джентльмен, распорядитель не стал заниматься сплетнями.

– Это невозможно, – только ответил он.

– Что именно?

– Иван не держал при себе много, несколько купюр в портмоне.

– Прижимистый юноша? Предпочитал, чтобы за него платили друзья?

Иволгин ответил утвердительным кивком.

– Ещё раз прошу простить, – сказал он и направился к работникам, которые делали всё не так, как нужно.

В воротах сада появилась толпа чёрных шинелей. Полицейская армия направилась к флигелю. Ванзаров помахал, поручик заметил, ускорил шаг. Четвёрка городовых еле поспевала за ним.

– Вы уже здесь, Родион Георгиевич, – сказал Бранд, отдавая честь.

Вопрос подразумевал осведомлённость Ванзарова.

– Пристав запретил проводить состязания по фигурному катанию? – спросил он.

– Никак нет, – поручик был серьёзен, а с чувством юмора не дружил. – Прислал меня, чтоб разобраться с трупом.

– Вы работника здесь оставили?

– Вчера в Мариинскую больницу отвезли, как распорядились. Новый какой-то.

Солнечный свет заливал лёд радостью, снег сверкал счастьем, небо синело чистой голубизной. Более мирной картины, в которой нет места смерти, трудно представить. Никаких признаков мертвеца: ни толпы зевак, ни криков, ни плача, ничего. Тишина и покой. Если не считать стука молотков и ругани работников.

– Кто нашёл?

– История такая: городовой, вот, Коровин, – Бранд указал на крупного полицейского, который утвердительно кивнул, – доставил в участок какого-то английского писателя с собачкой и двух переводчиков, даму и полного господина. Они сообщили, что видели труп. Пристав меня отправил разобраться.

Широким жестом Ванзаров предоставил сугробы сада в распоряжение Бранда.

– Где будете искать?

Вопрос привёл в замешательство. Поручик почесал затылок под фуражкой:

– Вот ведь… Забыли спросить. Коровин, ты знаешь?

Городовой не знал.

– В участок, что ли, бежать?

– Есть способ проще. – Ванзаров стал тихонько свистеть, подзывая: – Кузя, Кузя!

Откуда ни возьмись появилась кудлатая собачонка. С добрым человеком поздоровалась, виляя хвостиком.

– Умница, хорошая, хорошая, – сказал Ванзаров, присев и погладив собачку между пушистыми ушками. – Знаешь, Кузя, где тело спрятано?

Бранд смотрел на чудачество с неодобрением: виданное ли дело, чтобы дворняга помогла полиции.

– Может, в участок послать? – спросил он.

Кузя, вильнув хвостом, деловито отбежала, оглянулась, будто торопя людей.

– Умная собачка, – сказал Ванзаров. – Дадут чин – будет служить приставом.

33

Больше денег пристав Коялович любил смешную литературу. Читал юмористические журналы, обожал рассказы Лейкина и Чехова, первого больше. Когда увидел у себя в участке писателя, которого знал по фотографиям, считая гением юмора, подумал, что его разыгрывают. Выслушав доклад городового, понял, что поймал птицу счастья за хвост. О чём не мог мечтать. Всю эту глупость про труп под снегом он списал на ошибку. Для порядка выгнал своего помощника с городовыми в Юсупов сад. С глаз долой. Арестованных, ставших дорогими гостями, пригласил в кабинет.

Первым делом, вытащив из ящика стола «Втроём по Темзе», Коялович попросил автограф. Мистер Джером с интересом осмотрел книжицу формата в осьмушку, меньше ладони, с милыми виньетками, и не отказал в любезности, расписался на первой странице, спросив у Тухли, как зовут мистера полицейского. Тухля по буквам произнёс фамилию, Джером написал как услышал. Не будем о грустном.

Проявив верх заботы, пристав забрал блюдце кота, который прижился в участке, иногда ловя мышей, налил свежего молока и угостил собачку. После пережитого Монморанси была рада и холодному молоку.

Рассадив гостей по стульям, на каких околоточные надзиратели получают взбучку, Коялович завёл светскую беседу, интересуясь планами мистера Джерома в столице. Например, посетить Кунсткамеру, или судовые верфи, или Путиловский завод. После истории с городовым Жаринцова сидела молча, предпочтя больше полиции не советовать. Отдуваться пришлось Тухле. Он не стал переводить про верфи и завод, чтобы пристав не показался сумасшедшим, зато сказал: «Мистер полицейский хочет узнать, какие ледяные катки столицы хотите посетить».

Мистер Джером удивился, что полиция в России так заботится о ледяных развлечениях, ответил, что ему понравился каток в Юсуповом саду, что особо польстило приставу. Коялович стал спрашивать про музеи и театры, Тухля упорно переводил про катки. Пока Жаринцова не покрылась румянцем стыда. Господин Тухов отчаянно врал на двух языках, что для переводчика преступление. Что думал пристав о яром увлечении льдом и коньками мистера Джерома, нам знать не дано.

Глянув на часы, Жаринцова обнаружила, что они опаздывают туда, где их ждут. Светскую беседу она задушила, сказав Тухле незначительную фразу. Коялович был так сражён хрипящим рыком дамы, что отпустил гостей. И долго прощался в приёмном отделении