– Для выводов недостаточно фактов, – мирно ответил он.

– Неужели? Что я слышу! Умник, у которого только заросли шрамы и отросли усы с прошлого дела, в растерянности. Психологика оплошала! Какая досада… Не ожидал…

– Сам удивлён.

Лебедев испустил глубокий вздох:

– Согласитесь, друг мой, это красиво: фигурист умирает, катаясь с барышней… Буквально смерть на льду под шорох коньков. Кстати, коньки у трупа отличные. Эх, какое название для водевиля: «Коньки мертвеца»! Пожалуй, продам борзописцам в «Аквариуме». А то крошка-актриска просит меня найти для неё новую пиеску…

– Увлекаетесь фигурной ездой по льду, Аполлон Григорьевич?

– Когда кататься, если вы норовите подсунуть очередной труп. Криминалист должен всё знать, всё уметь. В отличие от чиновников сыска, которые только и делают, что разводят психологику. А потом пребывают в растерянности.

Лебедев снова налил в мензурку прозрачную жидкость, вынул ужасную сигарилью, откусил хвостик, выплюнул на пол, привыкший ко всему, и обмакнул кончик в волшебную жидкость.

– Нашёл забаву, – сказал он, катая сигарилью в губах. – М-м-м, приятно… Иные любят обмакнуть сигару в коньяк или виски, но вкус слабоват. А вот «Слеза жандарма» в самый раз. В соединении с табаком даёт особый аромат. Рекомендую, друг мой…

От ядрёного угощения Ванзаров отказался. Он как-то сразу заспешил, засобирался, договорился, чтобы криминалист прибыл в гостиницу Андреева, и слишком торопливо покинул лабораторию. Будто что-то его подгоняло.

– Талант, но взбалмошный, – сказал Аполлон Григорьевич, прикуривая сигарилью, о чём вскоре узнал весь департамент. Выпуская облака дыма, он открыл бонбоньерку.

– Ну, дружочек, что выберешь: пробу на берлинскую лазурь, родановую пробу или гваяковую пробу?

Обожжённая сигара сжалась под взглядом криминалиста.

31

Английский юморист с собачкой были встречены с особым радушием. Обошлось без хлеба-соли. Растопили самовар на веранде флигеля. В натёртых боках отражались закуски, варенья, пряники, сушки и пара хрустальных графинчиков с водкой и коньяком. Лёд залили раньше обычного, рабочих выгнали подальше. Всё для почётного гостя.

Ради такого случая Иволгин завязал новый галстук и уложил волосы, сбегав рано утром в парикмахерскую. Где обильно оросился одеколоном, как делают англичане. По его мнению. Он благоухал, как бочка духов. Находиться рядом с ним было трудно. Мадемуазель Жаринцова сдерживалась, чтобы не зажать носик. Мистер Джером был непроницаем, Монморанси на его руке недобро фыркала.

– Тухов, какая неосторожность, мы чуть не сбили вас, – тихим басом выговорила Жаринцова. – Выйти на проезжую часть. Извозчик чудом успел свернуть. Какой скандал, если бы мистер Джером задавил вас.

– Пустяки, – беззаботно отвечал Тухля, вспоминая гибкий стан своей мечты. – Вы опоздали, высматривал, вот и не заметил.

– Мы не опоздали, прибыли точно. Мистер Джером – сама пунктуальность.

Тухля собрался возразить, но вспомнил, что вчера забыл завести настенные часы: они попросту встали. Выходит, он прибежал раньше времени. Какая счастливая случайность. Удача за него!

Провожая гостей к павильону, Иволгин делал экскурсию. Тухля еле успевал переводить. Оказывается, дворец князя Юсупова перешёл в казну в начале века, когда его светлость развёлся с женой и вынужден был продать недвижимость вместе с садом. Из казны богатство было передано в пользование Министерства путей сообщения, где находится до сих пор [39]. Тухля невольно сравнил беды князя с бегством жены Юлии и нашёл, что Юсупову повезло больше: жены и дома лишился, зато остался при деньгах. Не надо ютиться в каморке друга.

Распорядитель доложил, что поначалу в саду было несколько мелких прудов, но постепенно их объединили в один большой, с двумя островами. Для публики сад открыли в 1863 году, каток перешёл в аренду столичного яхт-клуба, а через два года был принят под опеку Общества любителей бега на коньках. Тут Иволгин стал перечислять спортивные достижения Общества. Но об этом мы слышали на московском катке.

Тухля бегло переводил. Мистер Джером вежливо слушал, не перебивал, утвердительно кивал. Терпение мадемуазель Жаринцовой лопнуло.

– Достаточно, любезный, – прохрипела она.

Хрупкая дама, которая говорит надломленным басом боцмана, сразит кого угодно. Лекция закончилась, к облегчению Тухли, Джерома и Монморанси. Собачка поглядывала на распорядителя недобрым глазом.

– Господин Тухов, почему этот странный ароматизированный человек называет вас Ванзаровым? – спросила она шёпотом дракона.

– Мой творческий псевдоним, – нашёлся Тухля. – Иногда, знаете ли, пишу всякое.

– Обязательно вас почитаю.

– Непременно.

На веранде флигеля Иволгин предложил согреться и закусить. Тухля был не прочь подкрепиться. Монморанси его поддерживала, принюхиваясь к мясной нарезке. Однако мистер Джером вежливо отказался. Настоящие конькобежцы, как известно, не едят и не пьют перед выходом на лёд. Только после. Иногда много и без меры.

Писателю были выданы новенькие «Галифаксы» на новых, ещё не ношенных ботинках. Монморанси спустили с рук, она тут же убежала по льду, заливисто тявкая, объявив открытие зимней охоты английского терьера в России. Мистер Джером направился в комнату для переодеваний, мадемуазель Жаринцова последовала в отделение для дам с коньками «Джексон Геймс», шведская модель.

Настал час испытаний. Тухля не находил сил нацепить коньки. Близость позора и полного падения, не только на лёд, повисли гирями. Помощь пришла, откуда не ждали. Иволгин выкатил конструкцию, похожую на стул без сиденья или детские ходунки. Чтобы новичок опирался при катании. Не слишком элегантно, зато не свалишься у всех на виду. Застегнув коньки на ремнях, Тухля вцепился в спинку стула.

– Будь что будет… Поеду ex abrupto [40], – пробормотал он, как перед невыученным экзаменом. И вышел на лёд на негнущихся ногах. Вернее, его вытолкнули в спину.

– Держите равновесие, господин Ванзаров, – напутствовал распорядитель.

Легко сказать, но как сделать? Тухля поехал на авось. Ощущения были гадкие: ноги норовили подвернуться, шея затекла, бросало в жар. Он не мог понять, в чём прелесть катания на льду, когда все мысли об одном: не свалиться, не упасть, не расшибиться. Чистая пытка.

Тухля держал направление к островку, когда его нагнали мистер Джером с Жаринцовой. Они катались так легко, будто коньки – продолжение их тел.

– Потерял Монморанси, – мистер Джером огляделся.

– Здесь ей ничего не угрожает, – хриплым басом успокоила Жаринцова. – Найдём.

Мистер Джером развернулся и поехал влево. Переводчица отправилась в другую сторону. Тухле осталось ковылять в одиночестве. Добравшись до островка, он застал картину: Монморанси жалась к снежному откосу, на неё рычала кудлатая дворняга.

Меж ними состоялся разговор на собачьем англо-русском:

МОНМОРАНСИ: Эй ты, шавка, я тут на охоте!

КУЗЬКА: Ты кого шавкой назвал, морда английская? Порву, как грелку!

МОНМОРАНСИ: Сорри, мадам, не хотела вас обидеть.

КУЗЬКА: Я те покажу «сорри», я те задам, мадам. А ну, хвост поджала!

МОНМОРАНСИ: Прошу прощения, я, пожалуй, вернусь к хозяину.

КУЗЬКА: Сидеть,