сколько нужно, чтобы прибыть на ярмарку, быть выставленной, купленной и отправиться в Дерзкий, грузиться в корабли. Почему три слова? Потому что это совсем разные рабыни: девчонки, не знавшие ни мужчины, ни собственных желаний; рабыни распечатанные, но не осознавшие пока собственной рабской потребности, и рабыни, чья восторжествовавшая рабская потребность превратила их в совершенных рабынь».

— Господин мой, ты говоришь так, будто каждая женщина — рабыня, — не выдержала Минджа.

— Не каждая женщина рабыня, — рассмеялся захмелевший кочевник. — Но каждая рабыня женщина. Из свободной женщины рабыню делает не естественная потребность женщины в мужчине, а отсутствие узды на этой потребности. Там, по ту сторону гор, женщине помогает воспитание, законы, одежда, под которой можно спрятать признаки желания, «право на отказ» и все такое… Гордость, честь, верность и прочие моральные ориентиры, которые цветут в цивилизованной атмосфере Империи. А здесь ничего этого нет. Грубый дикарь сует руку промеж ног почтенной матроне, еще неделю назад — верной жене единственного мужа. И почтенная матрона роняет ему на ладонь обильные капли мускуса желания. Потому что из одежды на бывшей верной жене единственного мужа лишь ошейник, который не скрывает ни ставших торчком сосков, ни запаха распаленной п@зды, которая жаждет, чтоб ей вставили.

— Знаешь, наши «партнеры с юга» готовы приплачивать за мать с дочерьми, старшую сестру с малолетками, тетку с племянницами. Когда девочка видит, как мать пресмыкается перед мужчинами, моля «Возьми меня, господин!». Когда девочка видит, как старшая сестра извивается от восторга и жадно облизывает капли с удовлетворенного мужского естества. Когда девочка видит, что худшим наказанием для рабыни оказывается не принуждение к близости, а лишение ее. Когда девочка видит, как рабыни украдкой удовлетворяют себя, пока одну из них кормит мужской плотью охранник и как рыдают те, чьи большие пальцы короткой цепочкой пристёгнуты к ошейнику именно для того, чтоб рабыня не могла удовлетворить свою потребность сама. Девочка тогда понимает, что другой судьбы у рабыни нет, и принимает свою рабскую сущность полностью. Из таких девочек после обучения получаются самые лучшие рабыни. Хотя из женщин Империи почти всегда получаются отличные рабыни.

— Ты клевещешь на женщин моего народа! — возвысила голос уже не Минджа, а Ирма. Ей показалось, что редеет ядовитый морок, затмивший ее разум. Но опьяневший степняк не обратил никакого внимания на неподобающий тон рабыни. В ее лице он сейчас пытался оскорбить всю ненавистную Империю.

— Твоего народа? В Империи сотни народов и сотни тех, кто растворился в ней, потеряв себя. Женщины всех народов Империи попадали в наши клетки и из всех получались рабыни. Из блондинок и брюнеток, рыжих и шатенок, стройных и коренастых, белокожих и смуглых, раскосых и круглоглазых. Чтоб подразнить тебя, я мог бы сказать, что из женщин Империи получаются лучшие рабыни именно потому, что женщины Империи прирожденные шлюхи. Но это не так. И мы и южные торговцы женским телом умеем сделать шлюху из любой. Ошейник и жало — отличные инструменты убеждения и воспитания. Мы занимаемся этим многие сотни лет, и Империя постоянно поставляет нам женщин. У нас было время научиться и довести эту науку до совершенства. Это несложно, когда понимаешь, с какого конца за это взяться — и он нетрезво расхохотался. — Смешно получилось. Скорее, каким концом…

— Но это грустная для тебя правда: женщины Империи на самом деле пресмыкаются лучше всех прочих. Они вообще лучше: лучше понимают, чего от них ждут, лучше угождают, лучше обучаются. Это клеймо, которое стоит на всех женщинах Империи с самого рождения. Но это не рабское клеймо, а клеймо «цивилизации» — умение приспосабливаться и выживать. Именно в этом и состоит та «сила цивилизации», которой так гордиться Империя: способность выжить в любых условиях, приспосабливаться и подчиняться. Поэтому любая девочка и женщина Империи, получив рабский ошейник, очень быстро превращается в угодливую и ненасытную рабыню, легко обучающуюся новым фокусам по вкусу хозяина. Проснувшаяся «рабская потребность», желание выжить и способность приспосабливаться очень быстро совершают чудо. Но корень этого чуда– с рождения привитое желание подчинять и подчиняться! Тот, кто стремиться угнетать, понимает, что могут нагнуть и его. И принимает это. И знаешь, что смешно — чем выше стояла женщина до того, как одела ошейник, чем чаще ей приходилось наказывать или осуждать на наказание, или просто доносить — тем быстрее она становится угодливой рабыней! С полудикими крестьянками или женщинами варварских племен гораздо больше возни, чем с теми, кто «воспитан» Империей.

Мы как-то раз бились об заклад с моим побратимом на одну имперскую девку, столь близкую к трону вашего императора, что на сопровождавших ее воинов она смотрела как на мусор. Мы следили за ее кортежем несколько дней и быстро поняли того, кто заплатил нам за ее исчезновение. Никогда раньше никому из нас не доводилось видеть, чтоб женщина так заносилась над мужчинами. Нам стало так обидно за ваших мужчин, что мы употребили ее прямо на их глазах, чтобы они видели, как она извивается и завывает у их ног. Нам хотелось, чтоб сильные честные воины увидели, что заносчивая шлюшка получила то, что нужно шлюхе, и только потом отправились к Единому.

Так вот, мы поспорили с побратимом, что через пять дней она будет лизать мне ноги, умоляя, чтобы ее языку позволили подняться выше коленей. Побратим утверждал, что мне на это понадобится не меньше десяти дней. Но он не знал того, что знал я: когда я брал ее на глазах охраны, я просто совал член в горшок с медом. Именно это и было ей нужно — чтоб ее загнули силком и взяли как сучку. Чем больше ее унижали — тем сильнее она текла, чем больше людей видели ее унижение — тем быстрее кончала. Но дома она себя вела прямо наоборот — и превращалась в злобную голодную суку. Наказания, которые она раздавала слугам, только распаляли ее. А нежные любовники, которых она допускала к себе на ложе, не могли успокоить ее бушующую матку. Но стоило вытряхнуть ее из роскошного платья, поставить на четвереньки и обтереть о ее мордашку член, испачканный в ее заднице, — прирожденная рабыня обрела свою сущность!

Ровно через четыре дня она ползла на брюхе, чтобы вымыть мне ноги языком и урчала, как довольная кошка, когда пила мое семя. Мне даже не понадобилось пускать в дело плеть и каленое железо. Хватило поверхностного знакомства со свойствами жала. Но все необходимое для хорошей шлюхи в этой бл@ди голубых кровей воспитала Империя: желание выжить, абсолютная уверенность в том, что один человек всегда должен подчиняться другому и богатая фантазия в плане того, что может случиться с тем, кто не подчинится! Хвала ее учителям! Слава Империи! — и он шутовски отсалютовал. — Когда заказчик прибыл за ней, это была уже идеальная рабыня — покорная и ненасытная.

— Имперские женщины с рождения страшатся рабства, но вся жизнь в Империи готовит их к тому, чтобы стать идеальными рабынями. Правда, для того, чтобы послужить своему предназначению, им приходится покинуть Империю. Смешная шутка, не находишь? — он допил остатки вина из кубка.

— Ну-ка, иди сюда, Минджа, — и он двумя руками распахнул полы халата. — Твое умение слушать возбудило меня!

Он пригнул ее голову, и она вдохнула такой знакомый терпкий мужской запах, запах здорового сильного мужчины. И снова зазвенело в голове, мир поплыл, между ног помокрело, а низ живота наполнился горячим дрожащим предвкушением. И наваждением уже стал казаться воскресший призрак гордой Ирмы, мечтавшей стать достойной гражданкой Империи.

Минджа жадно вобрала в рот напрягшуюся плоть господина, торопясь удовлетворить собственную неутолимую рабскую потребность. Неожиданно мужская нога вдвинулась промеж ее бедер и прикоснулась к налившемуся секелю. Экстаз поразил Минджу как выстрел при нажатии на спусковой крючок. И с этим выстрелом улетели прочь мысли о долге перед Империей…

* * *

Чуть позже, когда Волк спустил…м-м-м, скажем, пар, и Минджа отдыхала, положив голову ему на бедро, она попыталась