Мы стоим во дворе, не видя друг друга. Запрещено зажигать сигареты. И вот на рокаде запели двигатели. И вот вспыхнули у блокпоста фары машин. И тут же поползли вперед. Укропы не рисковали здесь ночью и вот впервые изменили себе…

Мы молча стоим во дворе, уже опоздав на расправу. Стоим на крыльце, на лавках и у забора, и все смотрят только туда – на дорогу, по которой ползут в гору огни. И ни одного голоса в нашем строю.

– Не добежим. – первый зажигает сигарету Багдо.

Уходит наша колонна. Идет с огнями, как с карнавала, да все же бедно наряженная, словно на большее не хватило грошей; лишь фары машин да длинная, во всю ночь, на БТРе «луна». Что ж ты носишься, наша колонна? Что ж ты побираешься по копейкам? Зашла бы к нам на порог, мы дали бы большого огня. Ты могла бы блистать сегодня ярче всех звезд.

– С ума сошли: ночью по фронту… – снимает Тихий уже обузу – гранатомет.

Ночью в дом входит злая гостья – зима. Она сидит на холодной печи и ловит ладонями мух. В комнате, одурев от мороза, ворочаются на драных диванах бойцы. Никто не спит. Из шкафов вывалены все тряпки, которыми можно согреться. Наконец поднимаются с синими лицами несколько человек. Нашли во дворе уголь и растапливают на кухне печку-голландку. Понемногу теплеет дом. Одни повалились в тяжелые сны, а у других оттаяли языки. Ночью в доме от хохота движутся стены – на кухне сбор всех больных. Диагноз – хроническое счастье.

– Да рты закройте с той стороны! – без пользы кричат им с диванов.

Ночью под боком лупит в республику украинская артиллерия. Не какие-нибудь минометы – швыряют из «градов» и гаубиц.

Ночью каждой смене по часу на пост. Во дворе черное небо, где нет ни звезд, ни луны. Под окнами комнаты прибранный сад: пустые деревья и ни одного листочка на голой земле. За забором тропа через поле на пасеку… Уже устали галдеть, угомонились больные, уснули в степи батареи врага. Скоро светает, и стало морозно недвижно стоять.

Из хаты пинком ноги открываются двери, и ударяет во двор электрический свет. На крыльце, на фоне сияния, боец в полный рост. Стоит, руки в карманах, горит в зубах сигарета.

– Туши сигарету, вали отсюда и дверь закрывай! – как в ухо ему из тьмы.

– Чего грубишь?… – теряется он.

– Ты че, дурак?!

Швырнул сигарету, развернулся на каблуках, хлопнул дверью, пропал.

Тишина во дворе, во тьме лишь голоса часовых:

– Кто это был?

– Разведчик Семен!

Утро на пасеке. В холодном домике с ульями пахнет вчерашним костром и лежат на полу железные консервные банки. Разбирая места, садится в ожидании группа. Во дворе на сене, уткнувшись в воротники, трое бойцов. Лежат головами друг к другу два командира (сейчас уходят в разведку), и сидит на коленях с биноклем писатель: еще не назначены постовые.

– Что там в бинокле? – не движется Арчи.

– Я после нашей разведки жду, как встанут вокруг пасеки цепи немецкой пехоты, – видел это в кино Ангара. – Встанут из желтого ковыля. В касках и с автоматами… Были бы немцы, нас расколошматили бы еще в ночь. Или вчера.

Сегодня брать колонну, и скверно проработан весь план. Есть место засады, но хромает обратный маршрут – бегом по селу, а после бегом же по полю. Три километра бегом до своих. По ровной дороге и под прицелом врага.

– Отрежут. Или не все выдержат бег. Нужен запасной вариант, – собирается Ангара в самостоятельную разведку. – Дай плащ, – поднимает он Арчи.

– Иди, – смотрит голубыми глазами маленький Ива. – Просто к тебе на дороге подъедет украинский БТР, и всё. Здесь вся местность у них наблюдается.

Ушли, каждый в свою разведку, писатель и два командира.

У шахты, у самых позиций врага, Ива копытом в то же корыто – снял ногою растяжку. Да заржавела граната.

Встали друг напротив друга.

– Везет дуракам и пьяницам, – зажимает в руках Арчи тонкую проволоку.

– Ага, – смотрит Ива в упор на гранату. – Ты – дурак, я – пьяница.

– Точно сказал!

Нарядился – синий осенний плащ, под полой автомат – вдоль озера Ангара. Лазит под носом врага между шахтой и блокпостом. Дорога еще труднее, еще длиннее, чем по селу – собьешься по ней отступать. Только при полной неудаче засады… Намотал километров семь, вернулся с бревном на плече – поднял с берега озера, тащил всю дорогу, вроде двух весел. Кто побежит ловить рыбака?…

– В озеро, что ли, нырял? – встречает его на посту замерзающий Лекс.

Над Ангарой парит, как из проруби. На деревянном плече, как пушка, накрененное бревно.

– Кто отобьется от группы в бою, отходит вдоль ЛЭП, – сделал он свое дело.

Туман явился из ниоткуда – как вышел из леса. Густой и белый, кусками падает он через плетень, и змеями ползут по двору чудища из бабкиных сказок. Они волокут мягкое сырое тепло, и перестает скрипеть под ногами солома. Туман сожрал пасеку, село и дорогу. Теперь оттопыривай уши, разведка! Не пропусти осеннего урожая, собери огнеметами жатву – полсотни славянских душ. Ибо каждая сожженная книга освещает мир.

Мы ждем на посту, вслушиваясь в туман. Недалеко с перерывом стучит пулемет, бьет по ушам артиллерия, да не пойми где свистят и шлепают в землю мины. Лишь нет ни одного звука с дороги…

С сигаретой в зубах, свалившись на бок, в соломе лежат часовые. Запело, засвистело над головой. И все, заколдованные, слушают песню.

– Ложись! – первым опрокидывает лицо татарин Слепень.

И вот лежат, жрут солому бойцы. Но отсвистела без взрыва мелодия. Только подняли глаза – новая песня. И снова в солому. И вновь тишина.

– Багдо, сука! – зыркает Слепень с земли. – Убью!..

Зарывшись в тюках, превращается в лед разведчик Семен. Оделся полегче, на драку, и вот без нее согнулся в бараний рог.

– Сознавайся, ты утром на крыльцо выходил? – коброй глядит на него Ангара.

– Да, я. – устал уже запираться Семен. – Сон мне приснился, будто я дома, – не может он не соврать.

Враги рисковали вчера, но не повторились сегодня. Никто не повел колонну в туман.

На пасеке в темноте строится у калитки не выполнившая задачу группа – черные тени с горбатыми спинами. Уходят молча, только качаются в руках автоматы. Маршрут – центральная улица (пусть видят укропы), поле, казарма.

Всё – дым. Не было никакой разведки. Приснилась, как Семену в утреннем сне.

Гуляет