Холодно до чертей, и в домике в железном ведре горит из щепок костер. Закрыты фанерой разбитые окна, и ветер рассеивает под крышею дым. Мы сидим, как на стульях, на опрокинутых ульях; кто разговаривает, кто спит, кто гложет сухпай – банку на сутки. Голод не смерть, можно стерпеть. Но каша – отрава. Не лезет сквозь зубы, и только щенок, что приблудил из села, лопает в два горла куски. Из разломанных на дрова ульев Апофиз вынимает соты – тяжелые, полные темного жирного меда. Едим их, насадив на ножи. Две ложки в рот, а больше не съешь: нет лишней воды.

У разведки два плана. Каждый день – брать самогон – в село на БТР наезжают укропы. Надо найти этот причал алкоголиков и перемешать зелье с кровью. Это план «А» – первый и самый легкий. Но мы не хотим.

– А если на улице будут дети? – спросил вчера один, когда уже приняли план.

– Не будет детей! – резко огрызнулся другой.

«Не станем стрелять!» – решили все остальные.

И все же отработать по плану ушли на разведку (искать пьяный двор) два командира – Ива и Арчи. Таскаются в рост по селу, в «горках», в разгрузках и с автоматами. Заглядывают во все углы, просят продать на похмелье. И везде их сразу узнают как иноземцев, явившихся с другой стороны.

– А у вас шо, больше не продают?

– Далеко залетели, орлы…

– Та ми украиньски, – сам местный, врет Арчи.

– Мели Емеля, твоя неделя, – щурится у калитки кичливый старик. И, как плевок в глаза за дурную работу: – Когда уже прогоните этих укропов?!

Развалился план номер один. Давно не ездят укропы. Кончились тут похмелья. Рыщи дальше, разведка.

Укропы висят над селом слепые как дождь. Прямо на них идут по дороге два ополченца. Два малорослика – Ива и Арчи. Первый потянул ногою растяжку – гранату «Ф-1», второй едва успел его дернуть назад. Не сами идут, боги несут! Подошли на сто метров к врагу – замелькали на пути украинские военные. Тогда просто сошли с дороги – и пропали для всей Украины. Нет дела до них. Лишь бросился бежать от разведки какой-то трусливый солдат, что так и не поднял тревогу.

Пропали с утра командиры. В домике полно дыма. В ведре нагорели угли, и наконец стали отходить в тепле заледенелые на улице пальцы. Мы сидим в старой пасеке, у самой дороги, по которой весь день бродят прохожие, откуда сто метров до рокады, где ходит колонна. Сидим за пазухой у врага, греясь его теплом. Но это не разведка – это цирк-шапито. Недостает лишь водки для полной картины…

Дом идет ходуном. Растопили ведро – из всех щелей дым облаками. Из углов хохот и анекдоты да старые истории прошлых боев. Старательнее других, оправдывая имя, гудит, сев на улей, Дикой. Трескотня в хате – хоть по головам стучи.

– Вы понимаете, что здесь никто не поможет?! На пару суток заткните тряпками рты! – встает пара бойцов.

Хватает на пару минут.

Со снайперкой на плече, без дела вставая в стойку, гуляет по всему двору разведчик Семен. Уперся в калитку, взял на прицел вражеский террикон.

– Угробишь всю группу!

– Нас всё равно уже засекли.

– Дуй в дом!

Уже первый раненый. Арчи перед уходом отправил наблюдать на чердак маленького подвижного Фокса. Выбирая место, тот сел с размаху на гвоздь. Утром присел, а днем уже начал подволакивать ногу.

Со своим другом Чибисом стоят на посту, наблюдают. Чибис, руки в карманах, идет от калитки.

– Зачем ходил?

– Шум показался какой-то…

– А где автомат?

– Вон в сене лежит.

– У тебя что, три жизни? В компьютер пришел поиграть?

С оружием брошен в сене бинокль. Час на посту – ни разу не носили в руках.

Днем по рокаде в соседний поселок, где пьяный блокпост, мчится джип с «жовто-блакитным». Спешит, как упырь, желающий поспеть в могилу до петухов. Прогрохотал туда – и без задержек обратно. Никто не тронулся с места. Это еще не начатый план «Б»: молниеносно, безмолвно, смертельно.

Вот и колонна. Впереди и сзади по БТРу, в середине – три груженых ЗИЛа. Катятся, как на парад, по ровной гладкой дороге. На броне задрала ноги разведка, под брезентом в кунгах машин мелькают лица солдат. В колонне ни меньше ни больше пятьдесят человек. Для них беда великая близка, но поступи ее еще никто не слышит.

Прошатавшись весь день, вернулись на пасеку командиры. Приплелись, как два волка, голодные, с запавшими ребрами. Сидят в дыму, молча грызут кашу, запивая холодной водой.

– Колонна! – щелкает зубами «бешеная собака» Арчи.

Да всё уж готово. Вон она, вперед по рокаде, встала на блокпосту, дожидаясь своей буквы «Б» – плана Беды.

Место засады в ста метрах от пасеки и идеально, как на картинках. Идущая в гору на высокой насыпи дорога. Вместо обочин – овраги, как пропасти. Над дорогою два нависших холма. На самой вершине дороги черный холодный лес с высохшим ковром листопада, за лесом – частокольное поле подсолнуха. И лежат на земле, как отрубленные, отгнившие павшие головы без семян, и, не качаясь, стоят на ветру худые палки стеблей.

Здесь, на самой вершине, хлебом и солью – болью и кровью – Новороссия сегодня сполна угостит Украину.

Мы за свою правду море горстями вычерпаем!

Темнеет в нашей лачуге, и пляшут в дыму над ведром легкие красные искры. Пахнет мышами и старостью этот дом. Уронив головы, все спят, сидя на ульях, и в черном углу поднимает храп алтаец Багдо. Бесшумно заходит с улицы смена, садится оттаивать у огня и тут же падает в сон. Уже заволокло горизонт синей поземкой ночи…, Уже ничего не будет. Укропы не водят колонны ночью. Мы месяц на шахте жили по их расписанию.

Спотыкаясь во тьме, падая в ямы, идем мы от пасеки к краю села, где командиры разведали пустующий дом. Разбит снарядом фасад, и бежали от войны в дальние страны, к босому за сапогами, хозяева. Всё впопыхах, всё второпях, с собою лишь плошки да ложки. А дом – ветрам да ворам. Завалена рухнувшим фасадом узкая от калитки тропа. Во дворе стол с разными склянками, в которых стоит столбом зеленая плесень. Валяются на столе кастрюля и разделочная доска, гнилые яблоки и огурцы – бурые, распухшие от воды. Сорваны замки на постройках, и открыты настежь все двери амбаров, где уже проступили чужие следы – лежат на