– С бородой он. Прямо на нас пялится. Видишь? – шепчет он, не отрываясь от бурелома.

– Не вижу, – как потерял зрение Ангара.

На то он и Лекс – глаза всей разведки.

Просидели так, метясь в кусты, пару минут. Какой тут мороз – пот вылез на лоб. Да нет никого там. Одни привидения.

Сидят в ямах, разминают глаза: один в террикон, другой на тропу. Уже три часа, как пропали товарищи. И ни писка, ни свиста. Лишь ветер тренирует силу в ветвях, да нехорошие песни слагает он в вышине: то ли что-что гремит, то ли где-то стучит.

– Будто БТР гудит, – встает в свою очередь Ангара – уши заслона. – Точно БТР завелся! Если поедет – за нами. – подтягивает он ближе гранатомет.

Сидят молча, только переставляют под собой отмороженные колени горе-разведчики. У одного трещит в ушах, у другого – горит в глазах.

– Кого видел-то хоть? – отвлекается от своих «бэтээров» Ангара.

– Мужик какой-то стоял.

– Видно, и вправду черт приходил.

На шахте в крысином углу трое ждут выхода на бал. Прокрались вдоль забора, сменили позицию. Рядом казарма, заложены окна мешками с песком, торчит из проема черный железный ствол, да спиной к ним сидит часовой. Арчи настроил себе тепловизор, шарит им в каждой щели. В вышке шахтенного ствола мечется птица, носится белым пятном.

– Наблюдатель! Вот что за птица! – уже решил он, кого будет брать.

Тихий внизу, как пес у ворот, Ива и Арчи пешком поднимаются вверх. Шлеп, шлеп – навстречу украинской пуле. Вокруг синий шахтенный мрак, гулко стучат по лестнице шаги, и с каждым сильней обрывается сердце. Такая хандра, хоть ступе – ни считай!.. Сто тридцать восемь, сто тридцать девять… Сколько еще? Когда оборвется твой счет?…

Сидит на «глазах» наблюдатель. Не до работы – чего там не видел? – пишет в телефоне письма жене. Война двадцать первого века – на передовой интернет. Услышал: идут. Даже не отправил «Пока» для любимой: дел-то на полминуты, скоро вернется. Встал с автоматом на лестнице, увидел в проем: поднимаются. Чуть осторожно идут, задирают вверх лица. И форма на них чужая – «горка», в их «Волыни» такую не носят.

«Какая-то особая разведка», – сразу понял укроп. И снова на пост. Вдруг проверка. Еще наругают.

А там два орка с туманом в глазах да с песнею в головах:

Осень… В небе жгут корабли.

Осень… Мне бы прочь от земли.

Идут прямо в небо. То ли на смерть, то ли просто «прочь от земли».

Вот и дошли.

– Здорово, – улыбается Ива укропу, продолжая идти.

– Здоровеньки были, хлопцы. – жует он кашу в ответ.

– Ну ты хоть руки-то подними. Ты в плену, – наводит ополченец на него автомат.

Любезности кончились. Пленный уже под стволом, едва успевает отвечать на повышенный голос.

– Один здесь?… Когда смена?… Оружие?… Где тепловизор?…

С поста нечего взять: только сам укроп, бронежилет на нем, рация, автомат с «костром», как здесь называют подствольник, и «муха». Всё пригодится!

Спускаются вниз по лестнице, и уже успокоился Ива. Ведет добычу, как с ярмарки скот: у пленного руки назад, волочится сзади веревка. Ива шагает с ним под руку, мурлычет над ухом:

– Веди себя тихо. Попробуешь закричать – возьму нож, отсеку тебе голову. А после маме твоей в посылке пришлю…

И так всю дорогу, как успокоительное. Этот притих, только передвигает ногами, огромный от кучи на нем одежды средь трех лилипутов.

Вышли с шахты и маршируют по огородам. Шагают как на кофе гадают: дойдем – доведем – пропадем.

А у укропа на плече рация, и из нее хриплые голоса – болтают другие посты:

– То шо за четыре тела под терриконом лазят? Не ваши?

– Не, наши дома сидят. Мож, ваши?

– То я не знаю.

И тишина.

В лесу, где черти с утра мерещатся, стоят под стволами, дуют на пальцы два ополченца. Все нет командиров. Четвертый час тишины. И вот наконец пулемет – прямо за спинами, из леса в начале села. Отрезали!

– Всё верно. Четыре часа – пока пытали, пока окружали… – точно рассчитал Ангара.

– Пробьемся? – сам понимает, что опоздали, Лекс.

Стоят и молчат, потому что некуда больше идти. Как ни виляй лиса, бывать ей нынче у меховщика.

– Мы никуда не пойдем. Мы обещали быть здесь, – садится на землю писатель ждать, кто придет.

Уже всё решила ему судьба. А всё равно – страшно.

Вот топот с дороги. Подняли головы, встали, ворочая шеями. Только и видно, что бурелом. Зато сразу два голоса:

– Пьян! Пьянь!

– Пьянь епаная!.. – невменяемый пароль разведки.

– Епаная! – продирается сквозь кусты Лекс.

Над дорогой летит разведка: три орла, а с ними жар-птица – военный на длинной веревке. Спешит впереди всех, как за добавкой.

– Ну что, мужик? Ты не против, что в плен к нам попал? – лоб в лоб глядит ему в лицо Ангара.

Да вроде не против. Смирный уже.

Мы делим оружие, свое и трофейное, для следующего рывка: три километра, открытые для всех украинских позиций. Три километра бегом до своих. А это еще бегом по лесу? уже шагом через село да на четвереньках по полю… Ах да! Пулемет с той стороны села. А, потом разберемся!..

В селе мы уже не можем бежать. Все в зимнем, у каждого к боекомплекту второй автомат или гранатомет. Шатаемся, выплевываем слюну, но еще (потому что под гору) двигаем как-то ногами.

Впереди Лекс с Ангарой – самые свежие, сидели до заморозки, теперь расходуют силы. Бегут, спотыкаются по центру села. Вон поворот, и медленно растут из-за плетня какие-то люди: один, двое, трое. Но пока еще не выехал БТР.

– Кто впереди?! – бежит туда Ангара.

– Не вижу! У меня в глазах вода! – уже отстает с гранатометами Лекс.

Теперь только б успеть застрелить десант! БТР подобьет Тихий.

Никто не сворачивает с дороги, все так и бегут по центральной улице в лоб на укропов. Если нет выхода, всегда атакуй – или погибнешь, или победишь.

Гражданские. Увидели нас, сами качнулись в канаву.

– Давайте отсюда! – пролетаем мы мимо.

Двое мчат впереди, двое сзади, а в середине картина: маленький Арчи гонит связанного вели – кана с флажком Украины на рукаве, и сзади веревка на пять метров в песке волочится. Игрушечная миниатюрная Новороссия гонит в плен неповоротливую огромную Украину.

Вот и поле. Шагать не перешагать. Большое, пустое, другое