Шрифт:
Закладка:
Да обманули, конечно. Привезли не в тот город, а сразу на АТО, но пока еще не на передовую. Немного промурыжили там и все-таки на передовую собрали нас. У нас сразу бунт: «Давай домой!» Опять эти наприехали – полковники, генералы. Опять у них слово офицера. Мол, едете не в первую линию обороны, а в третью. В первой самые боевые части стоят, кто вас туда отправит, сами понимать должны.
Да обманули, конечно. Собрали за день, ночью везли и ночью же привезли. В третью линию, мол. А мы утром поглядь вокруг – а вот и сепары через поле. Всё, приехали, передовая. А у нас за спиной – нацики и правосеки. Заградотрядами стоят, чтобы не разбежались. Потому что знают: у нас в батальоне воевать не хочет никто. Знали бы, что обманут, по домам разбежались бы еще в Волыни.
Техника в батальоне? Да всё барахло. Воевать не с чем. Сами, небось, видели – БТРы советские да «Уралы». И на эти запчастей нет. Всё только волонтеры привозят, они же и чинят. Свитер на мне – волонтерский, бронежилет ваши сняли – волонтерский, продукты нормальные в батальоне – тоже от волонтеров, прицелы и ночники – волонтерские, белье нательное – волонтерское. От Минобороны в нем только вши заводятся. Перловка с червями да с гнилыми сухарями – вот все подарки от них.
Украина? Да мы слово такое не вспоминаем. Пускай она сама по себе, а нам бы обратно в Волынь. Обманули, что здесь месяц будем. Уже три месяца не меняют. И тут не взбунтуешься – мигом правосеки приедут. Комбата они нашего тут убили: машину расстреляли его. Он вроде хотел разведку свою в батальоне иметь, зачем-то поехал к ним. Там и убили. Даже не оправдывались, не извинялись. Хозяева жизни такие. Разведки у нас в батальоне так и нет… Мы после этого по ним часто бьем. Ночью из минометов. Швырнем пяток-другой мин – поди разбери, кто стреляет. Про побитых от тех обстрелов не знаю, но злые они на нас до черта. Понимают, что кто-то из своих по ним долбит. Да какие они нам свои.
Кто на переговоры с вами ходил? Да обманули вас офицеры наши. Комбата тогда уже в живых не было, а сами они испугались – шо замполит, шо ротные. Контрактник один ходил, замкомвзвод, парень смелый. Погоны майорские надели ему, да пошел. Он же не за офицеров ходил, это ж мы его попросили. А шо, сидеть ждать, пока в атаку пошлют на убой, как они там в Киеве любят? Так мы лучше в плену, да живыми. Домой воротимся. Мы после той встречи в поле, когда он до вас сходил, долго сидели, думали. Водку пили и думали: идти нам в плен или нет? И в атаку страшно, и в плен тоже страшно. Про вас тоже всякого наслухаешься. Живым, мол, никто не уходит. Так и решили: пересидим, может. Может, и не будет ни плена, ни атак. Может, и поменять успеют еще.
Здесь уже начал в себя приходить. Российский канал первый раз посмотрел. У нас дома по телевизору только одно и колдуют: «Российские войска обстреливают мирную Украину». А тут сидишь и сам все видишь и слышишь. С той стороны ни звука, а с нашей нацики артиллерию так заводят, что уши закладывает, когда над головами летит. Тут на передовой, в сравнении с Волынью, всё местами меняется…
– Боятся боевиков у вас? – гляжу я на пленного.
– Сильно боятся, – не врет здесь Серго. – Страшно с вами стоять.
– Сколь платят? – уже перешел на бытовое и Север.
– Три тысячи гривен на месяц. Это ничего совсем. Что домой, а остальное на водку. Мне эти три тысячи зачем? Я дома хоть и меньше имел, зато не на войне, – говорит и все время вертит головою по сторонам укроп. Всё ждет, когда станут резать на части. – А вам сколько? – выпрямляет он шею.
– Ты, Сережа, всё равно не поверишь, – впервые за разговор заулыбался Орда.
Закончен допрос, взята вся информация, и теперь по ночам переваривать это разведке, что завтра пойдет через поле экзаменовать батальон «Волынь».
И вот мы сидим молча, пленный напротив. На столе его паспорт, иконки, крестик, записная книжка – маленькая, как всегда у солдата; флешка – на ней фотографии. Приоткрыто окно, горят у всех сигареты, и каждый далек отсюда, думая о своем. Нет, нам не снятся здесь по ночам Новосибирск, Красноярск и Донецк. Мы оттолкнулись от этого берега, и он растаял вдали… Теперь лишь ему одному – пленному – будет сниться Волынь.
– Что думаешь? Говори, – встаю я из-за стола.
– Домой хочется. Жену хочется повидать. Хочется увидеть, как дети вырастут, – тихо, по-человечески просто признается Серго.
«А я просто не хочу, чтоб мои дети видели это», – вдруг понял я главную причину, отправившую меня сюда.
– Зови своих, – тушит Север в пепельнице огонь. – Ведем на подвал.
Орда набирает на сотовом кого-то из россиян. Потому что другой прием ждет Серго за порогом у Севера.
Вот Север и двое с оружием из разведки ведут пленного, с пакетом на голове, через всю казарму, через наш «Пантеон богов». А на лестнице и по коридору стоят эти «боги» – местные ополченцы, вчерашние граждане Украины. Стоят, и сунь спичку – разлетятся от ярости.
– Шо, тварь укропская, долго землю тебе топтать?
– Куда повели? Тут его кончим!
– Дай рыло подправлю!
– Слышь, мразь?! Всё равно ведь добьем!
– Пришел, сука, куда не звали…
– На пару минут-то хоть дайте!
Кто-то успевает, пока остановка в дверях, дернуть укропа к себе за пакет. У того закидывается на спину голова. Но ничего, отбил командир. Серго тянут дальше за рукава оба разведчика, и видно, как у него дрожат на весу ладони.
Откуда такая ненависть? Из какого корня проросло это зло?
– А ты проживи с ними четверть века – сколько жизни в тебе останется? Они нам ничего не оставили, кроме ненависти, – уже вечером дал мне ответ Японец.
Мы стоим на крыльце уже в темноте, и пролетают над нами созвездия. И в каждом чья-то звезда. Но ты давно знаешь, Японец, что нет на небе твоей. А я
