– Оставайся пока, Железяка, – не знает, что ответить, Родник.

Железо остался.

Да не пожелали остаться другие. Восстание «минометов». Командир минометного взвода Кацо – длинная нескладная башня. Слово за слово, кулаком по столу, и где-то зацепился Кацо с командирами. Сидят, лают о нем в кабинете.

– Минометчик от бога! – божится за Кацо Японец.

– Дерьмо убого! – собачит того Карабах.

– Казак из него говенный! – сам пять минут в папахе Родник.

– Язык суконный! – утверждает приговор Север.

Мы с Ордой только переглядываемся.

– Кому верить-то?

– Мне верь, – тычет в себя пальцем старик. – Мне верь. Щука щуку жрет – костями давится…

И тут же – клизма, знай свое место! – сняли Кацо с командования взводом.

Кацо ночь переваривал эту новость, а утром в отряде восстали все «минометы». Двадцать человек бросили вызов Северу:

– Давай зарплату! Не дашь – катитесь все к черту! Уходим домой. Полгода бесплатно воюем!

Успели сделать одно – арестовали Кацо. Пока арестовывали, шумел: «Я сейчас нагреюсь, буду стрелять!» Забрали оружие – ручной пулемет, – повели в подвал. Как привели, загудел: «Куда вы со своими пульками без моих мин?»

Открывают двери подвала, а там уж встречает его Беспредел.

– Ты же в Россию уехал?

– Да… – отворачивает глаза Беспредел. – Поехал, да завернул в Макеевку на «Семерку» к Сочи, денег занять.

Где и провалился в «синюю яму». Из неё сразу в подвал, а из подвала сюда, в новый подвал – лечиться до полного протрезвления.

Кацо обезвредили, но нет денег бойцам, нет вообще ничего, и нечем гасить восстание.

– Строиться, «Беркут»! – взбешенный, выходит к отряду Север.

Мы стоим на снегу у казармы, поджимая в ботинках пальцы, – нищие неудачники, проигравшие счастье. И ходит перед строем наш командир. Наш – и не наш. Нет того Севера, что привез нас сюда, с тем навсегда рассчиталась удача.

– Мне такие бойцы не нужны, – один против всех «минометов» стоит командир. Еще в гневе оттого, что теряет, но уже осознавший неизбежность конца. – Если вы не хотите сражаться за свою землю, нам с вами не по пути!

Он думал, ударит в больное. В святое. Да вот проиграл.

– Работу уже подыскал.

– Семье обещал.

– Прости, командир. – полетели вразнос голоса.

Восстание кончилось. Нет больше в «Беркуте» «минометов». Север взял за душу лишь шестерых; четырнадцать разбежались: совесть не голод, можно стерпеть.

Кацо отсидел в подвале несколько дней. Был слух, что хотели его расстрелять, но после он сам повинился, получил по решению казачьего круга двадцать ударов нагайкой и остался в строю, со своими минометами и папахой.

Так с передовой, что раньше скрепляла отряд, «Беркут» сел с разгона на мель. Попал в тыл, где всё зашаталось и начало сыпаться. Не нужно стало ходить в наряды, смотреть за оружием, следить за укропами, искать задачи разведке, и потянулись к стакану ослабленные бойцы. Дошло до них, что свой дом арестован судом, а сами они – бродяги без паспорта, и взялись за бутыль сраженные командиры. И полетел в пропасть наш «Беркут», теряя перья…

Первой покатилась в запой разведка. Сели на нектар чертей оба ее командира – Ива да Арчи.

– Где? – на построении о двоих спросил Север Орду.

– Ранены из подствольника, – сообщил тот понятно.

– Ты что хлещешь там, Ванька? – сидит уже в комнате с Ивой и по имени называет его Орда.

– Напиток храбрецов! – трясет тот спиртом в литровой банке.

– Ты б в город вышел, на баб поглядел, может, отпустит, – предлагаю я известный рецепт.

– Мне бабы до фени, – сознается Иван. – У меня только на жену встает и когда я стреляю!

Но где-то познакомился Ива с местной девчонкой. Она его, как защитника из России, вывела в город, показала Донецк, какой-то музей и «Донбасс Арену». Вдобавок еще позвала в гости в ближайшее время. И вот к концу прогулки Ива совсем заскучал. Но тут же девку дернуло рассказать, что у нее дома пятьдесят литров сливового самогона.

Ива, вернувшись в казарму, теперь каждое утро вставал в этим полтинником в голове.

– Она ж не за самогоном звала, для другого… А я-то за самогоном, – объяснял он нам, почему не в гостях.

– Пятьдесят литров! Сколь дней назад это было? – спрашивал сразу Орда.

– Шесть дней назад, – считал Ива.

– Сорок четыре литра осталось, – тоже считал Орда.

Ива покинул семью – жену и трех дочерей. Оставил им на жили-были машину – «Продайте, как станет невмоготу» – да и сюда за новыми песнями. А жене – мол, на заработки. И вот прошло уж три месяца, в семье продали машину, жрет всё ипотека, и скоро, если не разбогатеешь, надо воз – вращаться назад.

Однажды дозвонилась жена: «Ну что, заработал? Когда уж вернешься?» И хоть телефон сразу в спирте топи. «Скоро вернусь. С миллионом. – замирает Иван с трубкой в руке. – Историй.» – выдыхает он перегар.

– Мне б танк у укропов угнать. Продал бы республике за немножко. Да где теперь взять-то укропов? – по пьянке делится Ива больною мечтой.

– У самого тоска дома, еще и сюда покатился, – сижу я с ним рядом.

– Да здесь-то важней, Ангара, – смотрит он в спирт голубыми глазами.

Арчи ушел в запой молча, почти не появляясь из комнаты. «Болею…» – вставал он с кровати, когда напарник забывал закрыть двери.

– Порядок у себя наведи! – однажды ткнул ему Север за взвод.

Арчи собрал в классе разведку.

– Я не могу вами командовать по уставу. Вы все добровольцы, – понял он, что не может приказывать.

– Тогда голосуем, – встают его замы. – Кто за то, чтоб жить по уставу? Что слово Арчи – приказ?

И вся разведка ответила да. И, выйдя из класса, покатилась дальше заглядывать в кружки.

Разведчик Семен. Горе-разведчик, как смеялся я с ним после засады. Собрался с Тулой, что из «Семерки», куда-то поближе к боям, да тоже сорвалось. И тоже покатился с бутылкой. И вечно попадется кому-нибудь на глаза, и вечно вляпается в историю.

Однажды, хлебнув, пришел до Японца:

– А можно, не вступая в казаки, папаху носить?

– Эти церемонии необязательны, – спокойно объясняет казак. – Лишь бы ты в душе казаком был. И это не то, что объяснял Карабах.

Карабах в боевом настроении объяснил как-то суть звания казака: «Казак умеет три вещи: воевать, водку жрать и баб драть! Умеешь – казак! Не умеешь – говно между пальцами!»

– Ему же не для души, – показываю я на Семена. – Ему надо пить и нагайкой не получать. Казаку по совести – нагайка за пьянку во весь хребет, а он вроде и пьян, и в папахе, а отлупить не