Шрифт:
Закладка:
– Орда, угости, – заглядывает Ива в пустую кружку.
Старый достает свой запас, открывает фляжку, наливает полный стакан самогона.
– На двоих, Ваня, – предупреждает Орда.
– А если нас завтра в разведке убьют. – начинает Ванька. И тут же – хлоп полстакана в себя. А дальше едва слышно (сперло дыхание): – Всю жизнь будешь себя проклинать, что нам перед смертью пожадничал.
«Четвертые сутки пылают станицы.» Всё идет вразнос в «Беркуте». Болезнь морская – «синяя тоска» – свалила экипаж и рулевого.
По синьке сцепились Батон, Чоп и Щука. Один другого поймал на вранье – и на ему крест в зубы:
– А ну целуй, раз казак!
– С чего это?
– Потому что брешешь, собака!
– Не стану целовать!
– Бей его!
И драка: головы в одну сторону, папахи – в другую…
Столяр – макеевский ополченец. Мужик-работяга. Погибли родители, когда был ребенком, остался с тремя младшими сестрами. Пошел на работу, к своим тридцати годам отдал всех замуж, еще и с приданым, завел собственную семью. «Всю жизнь, не разгибая спины, – показывает он черные рабочие руки. – Я воевать пошел, потому что устал».
Утром на построении кто-то из командиров вновь: «Хватит пить!»
Столяр, взятый за сердце, вышел на середину, в руке автомат стволом вниз:
– Я лично буду пьяным ноги простреливать!
Утром сказал, а в обед пьян – хоть выжми, вынесли на руках из гостей.
Начальник разведки, побритый и трезвый, разбирает у себя на столе автомат.
– Что, Арчи, закончил «болеть»? – сажусь я с ним рядом.
– Кубанку стало стыдно носить, – показывает он на папаху на тумбе.
Диаспора азербайджанцев: Стоматолог, Сеня, Али, Архан и Шерхан. Живут в одной комнате, и вечно у них порядок, ровненько стоят автоматы с винтовками. Держатся друг за друга и вечно все трезвые – хоть бей, чтобы пили.
Архан ездил домой отмечать тридцать лет. Убыл вечером, утром уже в казарме. Пахнет мылом и одеколоном вместо нормального перегара.
– Вы что, не пьете? – не выдержав, пришел я к ним в гости.
Смотрят, смеются и улыбаются как дураки.
– Чего выделяетесь-то? Не русские, что ли? – тоже смеюсь я в ответ.
– Навэрнае нэ умеим, – так и не научился по-русски Али.
Утром на крыльце казармы трое бойцов из «Би-2»: Хирург, Циклоп, Колобок – три брата-квадрата, сажень в плечах, лапы в кирзачах. Стоят, курят на солнце. Командир их Клуни – бывший программист банка в России, с ним жена Ёлка – бой-баба, да еще с автоматом. Таскают бойцов тренироваться в аэропорт, где ведут охоту на танки и другую мелкую добычу. Не потеряют хватку те, кто останется жив. Ездят чаще одни и те же – лишь несколько человек из отряда. Во-первых, проверены, во-вторых, не так много желающих зачерпнуть из Леты воды.
Не веришь? Сходи погляди. Спустись на пер – вый этаж, потопчись у стеклянного стенда «Би-2»: желтые фотографии, для кого «чемодан – вокзал – АТО – деревянное пальто». Фотографий пятнадцать с различными местами боев, а на четырех последних уже черный штамп – аэропорт, аэропорт, аэропорт, аэропорт…
Мы, кто не был на Страшном суде, стоим рядом с «Би-2», что возвратились оттуда.
– Что там сейчас?
– Мясорубка.
– А Гиви и Моторола?
– Мясники.
Из аэропорта только слухи и слухи. Арестован Гиви. Перебит отряд «Сомали». Убит Моторола… Легла половина «Спарты». Отдали укропам аэропорт. Укропы отдали аэропорт. Бойцы рубят сучки для печей автоматными очередями. Журналисты по ТВ называют дорогу в аэропорт Дорогой смерти. Украинские «киборги» называют аэропорт Донецка коротко – АД.
Раскрылись двери казармы, и на крыльце вырос Север:
– Строиться!
Огромная, ничем не занятая толпа в двадцать два человека – разведка – двумя шеренгами стоит перед ним. Пока что стоит, а остальные давно бегут. Вторая неделя в Донецке, а отряд опустел на двадцать четыре штыка. Первый стрелковый взвод – остатки с нехватки. Второй стрелковый – объедки с газетки. Взвод «минометов» – пара орудий, ящики с минами, в папахе Кацо да пара бойцов. Сегодня-завтра и разведка потянется в двери.
– Я никого не держу, – замер на снегу Север, рассматривая за нами даль. Всё уже понял, а не хочет терять людей. – Кто хочет, идите. Хоть в аэропорт, хоть в Луганск.
– Что там, в Луганске? – голос бойца.
– Казаки Мозгового, бригада «Призрак», – уже пристально глядит командир.
– А что там Гиви и Моторола?
– Кладут людей.
Дальше ни звука в строю. Молча соображают бойцы: далеко – устанешь шагать до Луганска, а близко – не успеешь пожить – в мясорубку. И будто рано туда и сюда… И затянулась минута молчания.
– Кто что решил? – спрашивает чужим голосом Север.
Но молча, храня свои тайны, ушла со двора разведка. Ничего не узнал командир.
Вечер, нечего ждать, и мы стоим с Японцем в темном конце коридора, прислонившись лбами к окну. В отражении за спиной плывут между стен зыбкие пьяные тени.
– Всё, конец подразделению. – ставит летальный диагноз шахтер.
– Есть выход. Объединить «Беркут» с «Би-2» и послать на укропов. Кто выживет, с тем дальше служить, – слышал я про такие лекарства.
– А не пойдут! – безнадежно машет Япон.
Сказал – значит, знает. Вчера в какой-то штаб ездил Орда. Повсюду «чистят» линию фронта, и его со штаба отправили по делу в отряд, занимавший блокпост. Приехал туда с командиром того блокпоста – попал в банду, что до сих пор сама по себе. Построил бойцов командир: «Блокпост закончился. Освободить дорогу, всё разобрать! – И пальцем на линию горизонта: – Теперь будем там, на самой передовой. Кто хочет со мной честно умереть в окопах? Выйти из строя!» Из полусотни вышел один. Его одного, в окопе с лопатой, и видел Орда, уезжая после в Донецк.
– Что там за слухи про аэропорт? – манит меня эта сгорающая звезда.
– Про Гиви с Мотором? Про то, что шлют под видеокамеры в атаку людей? Что «пиарщики», «мясники»… – стоит в синем оконном свете Японец, бледный, как призрак в кино. – Здесь же не первые, кто так говорит. Только всё это – дохлая лирика. А кто будет делать за них? Кто воевать будет? Туда любого назначь – все «мясники». Потому что это Аэропорт! Там по-другому и быть не может. Они и пришли туда, Гиви с Мотором, самые отчаянные из остальных. И ведь бьют там укропов, и выбьют однажды. А сколько было до них, сколько бодались там и «Восток», и «Пятнашка»? Меньше потерь,
