ветви и щедро наградившей меня сладким ароматом. Эти двое шли, о чем-то мило беседуя. А я завидовала этой молодой женщине, светившейся от счастья. Даже она может брать руку Мандзю, улыбаться ему и говорить о своей любви, а я нет.

Завершив круг, они остановились.

– Чуть не забыл, – Мандзю хитро улыбнулся и прищурил глаз. – У меня есть еще одна маленькая просьба.

– Все, что попросишь, мой сын, – пообещала императрица.

– У одной из придворных дам спустя пять лет после моего появления на свет родится девочка. Они назовут ее Сягэ. Приглашайте ее почаще к нам во дворец поиграть со мной. Я хочу, чтобы в будущем она стала моей женой.

– Вот как, – рассмеялась Камэ, – ты уже и жену себе выбрал?

– Я буду примерным сыном и самым лучшим наследником императора, – пообещал в ответ Мандзю.

– Не сомневаюсь. – Императрица мягко потрепала мальчишку за щеку, наклонилась и поцеловала его с той нежностью, на которую способна только счастливая любящая мать.

– Прощайте, матушка. И помните: я приду, когда зацветет синий ликорис.

Поклонившись, он вошел в тень магнолии, в которой прятался наш сумрак. Я поспешила за ним – нас ждали разрывающий душу Ёми и Сягэ.

Плотный туман обволок мое тело и выплюнул прямо на горячий желтый песок. Я уткнулась в него мордой и теперь пыталась выплюнуть прилипшие к нёбу и языку песчинки, а Мандзю отправился к поджидавшей его Сягэ. Желтые крупицы прилипли к нёбу и царапали горло. Кашляя, я сплевывала песок, но слюна быстро закончилась – пришлось помогать себе лапами, стряхивая с длинной узкой морды налипшие песчинки. Я оставалась невидимой. Звук моего кашля хоть и скрывал плотный воздух Ёми, но он все равно привлек внимание существ, обитавших здесь. Надо мной нависла огромная тень с множеством уродливых хвостов и невероятных размеров крыльями. Жуткая фурия пролетела надо мной. Я была уверена, что, оставаясь невидимой, смогу быть незаметной для этих жутких тварей. Но я ошиблась. Мое тело шикомэ[42] не видела, а вот живой дух учуяла.

– Фу, фу! – кружила надо мной фурия, крутя длинным, покрытым бородавками носом. – Здесь воняет живым! Кто-то из мира живых пробрался сюда. Где ты прячешься? Я все равно найду тебя и разорву на куски!

Она кружила надо мной. От тела шикомэ исходил тошнотворный смрад: будто тысячу разложившихся рыбин кто-то обвалял в протухших яйцах. Сердце бешено заколотилось от страха, и я прижалась к земле так плотно, как только могла.

– Где ты прячешься? Тебе не обмануть меня, я слышу, как быстро бьется твое сердце. – Это я и сама слышала – так громко оно билось.

Крылья фурии были настолько длинны, что заслонили от меня и без того тусклый свет, и над моей головой сгустилась ночь. Боясь, что шикомэ меня обнаружит и вслепую нащупает меня, я закопалась под толщу песка. Придавленная его тяжестью, я смогла приглушить стук сердца. Фурия не смогла меня разглядеть, а я старалась не дышать, чтобы оставаться незамеченной. Не знаю, сколько я пролежала под толщей песка, который снова набился мне в уши и рот. Даже когда шум крыльев этого чудовища стих и скрежещущий голос умолк, я еще долгое время боялась выбраться из своего убежища.

Наконец я осмелилась выбраться на поверхность. Стряхнув с себя песчинки, осмотрелась по сторонам. Фурии нигде не было видно. Мандзю по-прежнему сидел рядом с Сягэ у края вершины моей пещеры. Бесшумно я подкралась поближе к ним, чтобы слышать, о чем они говорят.

– Мне тоже нужно навестить свою будущую мать, Мандзю. Перед своим появлением я попрошу ее дать мне имя Сягэ и растить как будущую жену наследника императора. Она, должно быть, тоже ждет меня, как и твоя матушка. Надеюсь, она будет также рада мне, как были рады тебе.

– Ты права, милая. Навести свою мать. Ее зовут госпожа Сануки. Она должна быть хорошей женщиной, раз боги решили наградить ее бывшим тенином. – Мандзю погладил Сягэ по руке, провел ладонью по предплечью и с нежностью заглянул ей в глаза. В ответ она положила голову ему на плечо.

– Мне плохо здесь. Я чувствую, как незаметно забываю свою прошлую жизнь, хоть и не пила из желтого источника.

– Так действует на души Ёми. – Мандзю погладил ее по голове и коснулся губами лба. – Этот мир создан для того, чтобы облегчить души от груза воспоминаний прошлой жизни. Даже если ты не пьешь из источника забвения, память все равно медленно стирается. Поэтому я хочу поскорее дождаться своей реинкарнации и вернуться в мир живых, пока память моя свежа.

– Я останусь здесь одна, без тебя, любимый. Как мне сохранить память о нашей любви такой же яркой, как сейчас? Я уже забывала свою прошлую жизнь до того, как родиться природным духом. Что, если я и сейчас все забуду? Вернусь в мир живых в беспамятстве и не узнаю тебя? Я не хочу тебя забывать.

Мандзю отстранился немного от Сягэ, обхватил ладонями щеки возлюбленной и заглянул ей в глаза:

– Силы моей любви будет достаточно, чтобы найти и вспомнить тебя в новой жизни. Загляни в мои глаза, запомни их. Ты видишь, как ярко, даже в смерти, пылает в них моя любовь к тебе? Даже если ты меня забудешь, я найду тебя и помогу вспомнить. Достаточно будет заглянуть в мои глаза, чтобы они рассказали тебе о нашей прошлой жизни. Ты прочитаешь в них всю историю от начала до конца. Нашу хиганбану и первую встречу возле цветка. Как мы посмотрели друг другу в глаза и искры в них зажгли жаркое пламя любви. Наше первое прикосновение, первый поцелуй и ночи, наполненные любовью. Помнишь, как Мизуки окружила нас блуждающими огоньками? – Я вздрогнула от упоминания своего имени и забыла, как дышать. В ушах застучали маленькие молоточки. Во рту пересохло, а сердце переместилось в горло. Было сложно справиться с собой. Ведь Мандзю все еще меня помнил, а это значит, что у меня есть надежда добиться его любви и заставить забыть Сягэ.

– О да, я помню ту ночь. Она была самой первой из тех, что нам удалось провести вместе. – На лице Сягэ заиграла улыбка, а в глазах появился огонек.

– В ту ночь мое сердце пело. На душе было так тепло от того, что ты сидишь рядом и беспечно болтаешь обо всем на свете. Мизуки удалось создать такую романтическую атмосферу, что я совсем забыл, кто я и почему мне запрещено любить тебя. В ту ночь я был безумно счастлив только потому, что ты сидела