Они смотрят друг на друга. Ей кажется, что мужчина не шевелится, даже не дышит; потом он спрашивает:

– Это… – он заметно сглатывает. – Я ищу Люсьена Дю Леза.

За прошедшие месяцы она сообщила новость бесчисленному количеству людей, она делала это так часто, что уже перестала испытывать эмоции. Но этот человек с изможденным лицом, глазами, способными проделать дырку в двери, заставляет ее колебаться.

Медленно она говорит:

– Люсьен умер два месяца назад.

– Я не понимаю.

– Он упал. Доктор решил, что это было сердце, – добавляет она, видя, как на пол падает его кепка. Он даже не шевелится, чтобы поднять ее. – Месье?

Он покачнулся, ухватился за стойку.

– Простите меня…

Взяв его под локоть, она подводит незнакомца к маленькому столику и усаживает его на стул с жесткой спинкой. Он безучастно смотрит перед собой.

Внезапно он начинает говорить, но она не может понять, к кому он обращается. Он говорит, что трактирщик рассказал ему о Дю Лезе, но он должен был прийти и убедиться сам. Он говорит, что сегодня утром ему на голову упали два желудя, и да, он знает, что не должен придавать этому значения, но все-таки это показалось ему дурным знаком, а ведь он всегда плохо понимал знаки, всегда принимал неправильные решения, со знаками и без…

– Вот, выпейте, – она ставит перед ним оловянный стакан, надеясь, что вино не испортилось. Он делает один глоток, морщится. – Как вас зовут?

– Аббас, – тяжело произносит он. – Некоторые называют меня Махмуд Аббас.

– Аббас? Аббас, который сделал Музыкального тигра?

Он смотрит на нее отсутствующим взглядом. Борода вводит в заблуждение, и все же.

Она берет с полки юлу и ставит ее перед ним на стол.

– Который сделал это?

Он моргает, глядя поверх нее, руки безвольно свисают по бокам.

– Я играла с ней каждый день на корабле из Пондишери. Это было единственное, что приносило мне радость. Люсьен и она.

– Можно мне еще вина?

Она наливает.

– Вы помните меня? Моего отца звали Жак Мартин, но сейчас меня зовут Жанна Дю Лез. Мы виделись в вашей мастерской. А потом на фестивале.

Сначала он, кажется, не слышит ее. Затем, сделав еще несколько глотков, он смотрит на нее со слабым огоньком узнавания в глазах.

– Джейхан, – говорит он, переходя на каннада, – Джейхан, которая любит шутки.

Звуки родного языка пронизывают ее, словно первые весенние лучи, растапливая лед последних шести лет.

– Хауду, – говорит она, и их рты словно принимают решение за них: они никогда больше не будут говорить друг с другом ни на каком другом языке, кроме своего родного.

* * *

Аббас слишком подавлен, чтобы продолжать говорить. Она предлагает ему свой обед из хлеба, твердого сыра и последней порции утиного рийета, а потом с тревогой наблюдает, как он отказывается от еды в пользу очередного бокала вина.

В конце концов он начинает отвечать на ее вопросы. Она заставляет его сказать, как долго он пробыл в Руане (несколько ночей) и откуда он приехал (Сен-Мало).

– Почему Сен-Мало? – спрашивает она.

– Там живет наш капитан. Капитан Конфианса.

– Пиратского корабля? Ты стал пиратом?

– Я планировал приехать сюда и учиться у Люсьена Сахаба.

– Да, Люсьен этого очень хотел.

– Не успел, – говорит Аббас, проглатывая вино и не чувствуя вкуса.

Когда она спрашивает, как долго он пробудет в Руане, он пожимает плечами, уставившись на стакан в своей руке. Затем, пошатываясь, он поднимается на ноги и говорит, что собирается прогуляться.

– В таком состоянии? – говорит она. – Ты окажешься на дне колодца. Она смотрит, как он медленно идет по кругу, его брови нахмурены. – Что ты делаешь?

– Ищу свою кепку.

Она подхватывает ее там, где он ее уронил, и прячет ее на спиной.

– Это моя кепка, – жалобно говорит он.

Она уговаривает его лечь на койку в задней части магазина, на тиковый матрас, где Люсьен обычно давал отдых своим опухшим коленям. Всего лишь на час-другой, – настаивает она, – пока вино не выветрится. Как только Аббас ложится, она отдает ему кепку, которой он накрывает лицо. Приглушенным голосом он произносит:

– Ты сильно изменилась, Джейхан. Но такая же, как и раньше.

Она замирает, ожидая подробностей. Но он начинает храпеть.

* * *

Аббас просыпается ночью, но не открывает глаза. Он не хочет видеть бархатистые очертания часов, занавесок и шкафов, не хочет, чтобы ему напоминали, что он так далеко от дома, как никогда не был.

Сон не спасает. От вина он видит яркие сны, а так как вино было плохое, то сегодняшние были сплошным потоком ужасных воспоминаний. Как он ступает по лицам мертвецов. Как стоит с обнаженной спиной, обращенной к морю, как осколки света царапают ему глаза. И Томас, его единственный друг, указывает на него пальцем, разрывая воздух между ними на части.

После этого, на Конфиансе, Аббас держался обособленно от своих товарищей по команде, новых и старых. Он сидел один за каждым приемом пищи, молчал во время ночной вахты. Некоторые принимали его молчание за глубокий ум. Мистер Гриммер, мастер-плотник, нанявший его, обиделся.

– Нас окружают разврат и беспорядок, – признался он Аббасу. – Теперь мы можем опереться только друг на друга.

Аббас не заметил разврата и беспорядка на Конфиансе. Он видел команду, которая решала большинство вопросов путем голосования – по одному голосу на каждого. Он видел капитана Маке – гражданина Маке, как он себя называл, – прогуливающегося по квотердеку с парикмахером, как будто иерархия была упразднена. От других Аббас узнал, что Маке когда-то был работорговцем и был столь же учтив со своей командой, сколь жесток с теми, кого он называл своими chiens negres.

В конце концов, именно голосование решило судьбу Гриммера, когда его обвинили в дезертирстве.

– И никто из вас не вступится за меня? – кричал он, стоя со связанными запястьями. Аббас почувствовал на себе его испепеляющий взгляд и отвернулся, как отвернулись все, включая Гриммера, когда Аббаса обвинили в дерзости боцману.

После этого Гриммера отвезли на крошечный остров – необитаемый, если не считать костей других дезертиров. И оставили его сидеть на берегу, со скрещенными ногами и развязанными запястьями. На его коленях лежал пистолет с единственным патроном в магазине. Когда Конфианс снялся с якоря, Гриммер поднял голову и пожелал гражданину Маке скорейшего ухода на дно морское. Он сказал это спокойным, почти теплым тоном, как будто они совсем скоро увидятся.

* * *

С наступлением ночи у Аббаса начинает чесаться спина. Он поворачивается на бок, тянется к