их поступления.

И тут приходит письмо от Изабель, которое срывает все ее планы.

Жанна дважды перечитывает его и бросает на каминную полку: слова уже отпечатались в ее памяти. Тетя ругает ее за то, что она взяла «мавританского жениха» и что слух уже разнесся по городу. Изабель убедилась в его правдивости, проехав на своем маленьком кабриолете по улице Берто однажды рано утром. Я еще удивлялась, почему же от тебя несколько недель нет вестей и почему я не видела тебя в церкви. Я подумала, что, возможно, ты слишком расстроена, чтобы посещать церковь, или что ты нашла другой приход. Как же я ошибалась. Пока ты не положишь конец этому роману, я не переступлю твой порог, а ты не переступишь мой. На мою поддержку, финансовую и любую другую, можешь не рассчитывать.

Стоя посреди гостиной, Жанна пьет риоху «для особого случая» из горла бутылки, пока губы не начинают неметь. За окнами темнеет. Она смотрит на люстру и уже не в первый раз измеряет взглядом расстояние до пола. Год, когда она приехала. Самый мрачный год. Из того времени она помнит не печаль и даже не грусть, а полное отсутствие чувств, и никого, кому она могла бы описать это отсутствие.

Свернувшись калачиком в тростниковом кресле, она засыпает и в прекрасные мгновения перед самым пробуждением слышит позвякивание пестика, перетирающего специи в ступке, крик петуха, голос бабушки, зовущий ее по имени, чтобы она уже проснулась и встретила новый день.

* * *

Утром Жанна не успевает повернуть ключ в двери, как Аббас распахивает ее и со взмахом руки отступает в сторону. На рабочем столе расстелена хлопковая скатерть, стоит чашка с фиалками и рядом на салфетке лежит маленькое миндальное пирожное.

– Я собрал цветы на утренней прогулке. А пирожное – свежее из пекарни. Позволь? – он отодвигает стул.

Она медленно садится, пораженная. Он хвалит скатерть – фактурный хлопок, льняная вышивка, кайма из утренних цветов.

– Я нашел скатерть в том шкафу. Надеюсь, ты не против. Это твоя работа?

Она кивает.

– Хорошо, – говорит он самому себе. – Это пригодится.

Пропустив завтрак (а если подумать, то и ужин), она легко откладывает свое замешательство на потом – ради пирожного. Первый кусочек маслянистый и теплый, но она не может насладиться им в полной мере, потому что он не сводит с нее пристального взгляда.

– У меня есть предложение, – говорит он. – Способ обеспечить твое будущее и мое собственное.

У нее внутри что-то обрывается. Предложение? Она откладывает пирожное и смахивает крошки с пальцев. Она еще не знает, как ответит, но слушать предложение с крошками на пальцах она не будет.

– Это связано с Музыкальным тигром. Механизмом.

Кусочек пирожного проваливается в желудок как шарик хлопка.

– Механизмом? – говорит она. – С Тигром Типу?

– Все эти годы я думал, что он был уничтожен во время осады. Пока ты не показала мне, что это не так.

– Ну да. Я думала, это тебя утешит.

– Так и есть. То есть будет, как только мы его вернем, – Аббас садится напротив нее. – Вот мое предложение: просто выслушай, прежде чем отвергнуть. Мы заключим сделку с этой леди Селвин. Три предмета в обмен на Музыкального тигра, два из них поддельные, один настоящий.

– Какие предметы ты имеешь в виду?

– Те, которые соответствуют ее вкусу и любви ко всему восточному. Что-то вроде одежды, принадлежавшей Типу. Не его настоящая одежда, конечно, нам придется ее сделать… Но вот кольцо Типу из агата, оно же все еще у тебя?

– Конечно, оно у меня. И я планирую владеть им до конца своей жизни.

– Или мы обменяем наши вещи на механизм и привезем его в Руан. Мы будем брать плату с посетителей, как эта леди Селвин. Как ты понимаешь, французы будут хорошо платить, чтобы посмотреть, как тигр каждый день пожирает англичанина. И так же, как леди Селвин, ты отправишься с тигром на гастроли, выставляя его в тех же галереях, где были «Флейтист» Вокансона и «Шахматист» Маэльцеля, в Лондоне в Спринг-Гарденс, в Париже, Милане, Женеве, в городах, которые ты иначе никогда бы не увидела.

Мосты и часовые башни вырастают до небес ее сознания.

– А ты? Зачем это тебе?

– Механизм послужит доказательством моего потенциала. Если повезет, это убедит Годена взять меня в ученики. А ты, Джейхан, будешь свободна от финансовых забот.

– Или попаду в тюрьму за воровство. Или останусь лежать мертвой на обочине. Ты знаешь про разбойников? Они перережут тебе горло за банку селедки.

– Тогда мы не будем брать с собой селедку, – говорит он, но когда видит, как она хмурится, протягивает руку через стол. – Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось, Джейхан. Я отношусь к тебе как к родной сестре.

– У меня никогда не было брата, – она отодвигает пирожное. – Кажется, они довольно сильно раздражают.

– Ты не хочешь пирожное?

– Меня никогда не интересовали сладости.

– Я тебя помню совсем другой.

– Какой ты меня помнишь?

– Когда я встретил тебя второй раз, ты поедала сладости так, будто участвовала в конкурсе. Облизывала пальцы и все такое.

Жанна складывает руки.

– Это на меня не похоже.

– Еще я помню платок, который ты мне подарила. Голубые цветы были очень тонко вышиты, и сейчас твое мастерство только возросло, – он проводит пальцем по вышивке скатерти, не замечая, что она смотрит на его склоненную голову, отмечает травянистую густоту его волос, гадает, каково это – погрузить в них свои пальцы. – Сшить подушку тебе должно быть легко, нет?

– Нет, – говорит она.

Он меняется в лице.

– Не дуйся, – говорит она. – Я сказала «нет» легкости, а не всему плану, хотя у меня есть некоторые практические возражения…

Но он уже жмет ей руку так, будто они достигли полного согласия.

* * *

Два месяца спустя, в сентябре, Жанна выезжает из Руана в дилижансе, направляясь в порт Кале. Это первый этап двухнедельного путешествия в замок Клеверпойнт.

Она уже ездила в дилижансе, каждый год сопровождая Люсьена в поездке в Париж, где они приобретали новые товары на блошиных рынках и детали часов в Марэ. Сейчас она как никогда остро ощущает его отсутствие. Внутри кареты еще больше народу, чем раньше; ей не удалось занять одно из угловых мест у окна, и за тридцать су она оказалась зажата посередине заднего ряда. В воздухе стоит кислый запах. Под потолком натянута сетка, продавленная шляпными коробками, плащами и чьим-то зловещим мечом, который никто не подумал убрать в ножны.

Настроение поднимается, когда они отправляются в путь и жестяные колокольчики на упряжи лошадей начинают звенеть. Ей бы хотелось, чтобы