Рассуждения Кэйити выглядели логичными, и с его слов выходило, что Акико тоже пострадавшая. Но Касуми сочла, что именно такое безупречное объяснение сильнее всего настораживает.

Ах, это сладостное состояние, когда хочется верить каждому слову мужа, даже если все его слова лживы: стоит лишь поддаться – и тело с удовольствием скатится в эти иллюзии, целиком, с ног до головы, наполнится приятным ощущением легкой смерти.

– Кто? Скажи, кто вбил тебе в голову эти глупости? – спросил Кэйити, которого все больше беспокоило молчание Касуми, и тут такси остановилось перед их домом в районе Магомэ.

Касуми сняла с плеч плед и, на ходу складывая его, вышла из машины. Ночь выдалась очень холодной, звезды между верхушками деревьев во дворе сверкали осколками льда, и их блеск пронзал глаза, точно сосульки.

«Чего я добьюсь, если буду так сама себя мучить? Да еще и в Новый год».

Рука Кэйити, лежавшая на ее плече, и согревала, и мешала. Тяжесть и тепло этой руки представлялись Касуми серьезным, как на полицейском дознании, молчаливым вопросом, на который она обязана ответить.

29

Весь следующий день Кэйити был очень нежен; они впервые за долгое время отправились гулять в город, сходили в кино, пообедали. Полагая, что вполне утешил жену, и совершенно успокоившись, вечером Кэйити крепко уснул – впереди его ждала новая рабочая неделя. Касуми смотрела на спокойное лицо спящего мужа, и возникший у нее накануне вечером план постепенно принимал четкие очертания.

Теперь она осталась одна. Родители и брат с женой ей не союзники, единственная близкая подруга Тиэко после тех обидных слов не давала о себе знать. Муж с его наивным во сне лицом – вообще загадочный, обаятельный, но заклятый враг. В сгущающемся мраке январской ночи, под нависающим над крышей дома холодным звездным небом Касуми страдала от беспросветного одиночества. И это замужняя жизнь, к которой все стремятся?

С кухни доносился гул работающего холодильника. Белоснежный кубический призрак, который в любое время дня и ночи прилежно трудится – об этом не дает забыть его тихий, похожий на шепот разговор сам с собой. Предметы первой необходимости окружали Касуми, подобно привидениям: сверкающая стальная кастрюля на кухне, анодированный ковшик, электрическая рисоварка, висящая на стене метелка. И вот это называется счастливой жизнью?

Тело Касуми стало настолько чувствительным, что ее раздражали плотные диванные подушки под матрасом, но при этом она не ощущала холода. Раз за разом переворачивая подушку, она не могла выбросить из головы мучительные мысли.

Тело спящего рядом Кэйити было горячим, тяжелым, Касуми казалось, что стоит его коснуться – и упорядоченная мысль распадется, поэтому она избегала прикосновений. Но по иронии судьбы Кэйити повернулся на другой бок, и его лицо со срывающимся с губ сонным дыханием оказалось рядом с ее лицом. Она отстранилась, как от горящей печки.

«Он наконец-то выяснил, что со мной происходит, но потом опять забудет. Нельзя, чтобы он успокоился на мой счет, когда я места себе не нахожу из-за него. Пока он не испытает на себе, каково это – так переживать, я не избавлюсь от страданий. Что ж, раз он настаивает, что мое беспокойство безосновательно, причиню ему беспочвенные волнения. Тогда он поймет, что чувствую я. Узнает, как это страшно – волноваться, даже если нет причин».

Под конец этих размышлений Касуми превратилась в интеллектуального монстра: она полностью отбросила женскую мягкость и снисходительность, тоска ожесточила ее чувства, превратила их в подобие высохших цветов. Питавшую эти цветы живительную влагу поглотила ревность – только ревнуя, Касуми по-женски нежно, до безумия любила Кэйити.

Наутро Касуми с равнодушным видом проводила Кэйити на работу в первый рабочий день нового года и, оставшись одна в залитой зимним солнцем квартире, бросилась к зеркалу – проверить, не появилось ли в ее лице что-то демоническое. Но зеркало отразило лишь слегка бледное, печальное лицо.

Она полностью раздвинула шторы на больших окнах и стеклянной балконной двери, чтобы лучи зимнего солнца затопили комнату, словно пар ванную. Обычно в это время Касуми начинала уборку, но сейчас просто медленно обошла квартиру. Ее постепенно охватывал беспричинный гнев.

«Я как тропическая рыбка в аквариуме. Только смотреть на меня некому».

Да, она чувствовала себя странной, редкой, маленькой, грациозной рыбкой в аквариуме с табличкой «страдание».

«Вот бы разрушить такую жизнь! Самой, без чужой помощи!»

Касуми побросала в чемодан попавшиеся ей на глаза вещи, расплакалась, запихивая туда зубную щетку и флакончик с парфюмерной водой.

Оторвала листок почтовой бумаги, написала: «Поеду немного попутешествую. Куда – сказать не могу. Ни о чем не беспокойся. Приду в себя – вернусь. Касуми», – и положила, придавив пресс-папье, в центр стола.

В памяти всплыла встреча на станции «Токёэки», ставшая началом ее любви к Кэйити. Незадолго до этого Касуми с Тиэко представляли себе, как все будут волноваться, если они вдвоем вдруг куда-нибудь уедут. Перед глазами, как наяву, возникла широкая лестница, по которой они поднимались на платформу, откуда поезда направлялись в Сёнан. «Поднимусь по ней одна. Сяду в электричку…» Что делать дальше, Касуми не знала. Но после того, как она по собственной воле кинулась прочь от заурядного счастья, как его понимал отец, ей оставалось только одно – поехать куда-нибудь без цели. Это не вынужденный шаг. Путешествие – ее осознанный выбор.

Касуми мысленно обратилась к отцу: «Я, как другие недовольные жизнью молодые жены, не вернусь в слезах в родительский дом. Не вернусь к тебе, папа. Я совсем по-другому представляю себе счастье. И пойду к своему счастью по своей дороге».

Отцу она решила записку не оставлять. Заперла дверь квартиры, подхватила увесистый чемодан и, цокая каблучками, спустилась по лестнице.

В такси по пути на станцию «Токёэки» ее вдруг осенило: «Есть другой способ. Хитрее и удобнее, чем какое-то надуманное путешествие». Касуми обратилась к водителю такси:

– Не нужно к станции «Токёэки», высадите меня на Гиндзе. Сделаю кое-какие покупки.

Водитель молча кивнул.

Эта идея возникла у Касуми при виде грязного воротника его рубашки. На молодом человеке был модный свитер морковного цвета, но воротник надетой под свитером красивой клетчатой рубашки выглядел заношенным, словно вещь давно не стирали.

«Здорово я придумала! – бормотала про себя Касуми. Голова была слишком ясной, границы реальности исчезли. – Куплю рубашку и галстук, спрячу где-нибудь, а потом сделаю так, чтобы они попались Кэйити на глаза. Сначала, когда он увидит галстук, прикинусь, что ничего не понимаю. А через несколько