И вот я стою перед последней дверью. Мы пытаемся договориться, на каком языке будем общаться, и приходим к согласию: святой отец говорит на французском, а я на итальянском, значит мы друг друга поймем.

За створками дверей глуховатый шум. Там какое-то оживление. Вот и моя очередь.

Когда появляется папа, все преображается. Сразу забывается утомительный церемониал, предшествующий нашему появлению здесь. От папы исходит такая доброжелательность, что сама атмосфера становится теплее. Ни возраст, ни усталость не оставили следов на его сияющем лице. Мне кажется, будто комнату освещает он, а не свет из окон, выходящих на площадь Святого Петра.

И вот, когда исчезают фотографы с их камерами, мне надо с ним заговорить, а ведь я так хотел послушать его. Он подбадривает меня. Он умеет слушать так же вдумчиво, как и говорить. Я, стоя перед ним, чувствую себя ничтожным и жалким, неискушенным и малообразованным христианином, а он смотрит на меня, как на некое совершенное существо, достойное его пристального интереса. Его доброжелательность умиротворяет и возвеличивает. Я решаюсь рассказать ему о своем долгом пути от атеизма к вере, которую пробудило откровение в пустыне Сахара. При упоминании Шарля де Фуко он вздрагивает, взгляд озаряется каким-то особым сиянием, его охватывает радость. Едва я произношу выражение «ночь огня», как он с большим почтением цитирует по-французски слова Блеза Паскаля о своем обращении. Под конец я рассказываю ему о недавнем посещении Святой земли. Каждое мое размышление он выводит на новый уровень, куда выше, чем мой, туда, где живет его мысль.

– Многие из нас получают откровение, – делаю я вывод, – но мы не готовы его принять. Просто убираем куда подальше и забываем. Мы не готовы к откровенности откровения.

Ему явно нравится это выражение. Он соглашается, что Бог зачастую не может пройти в нас и среди нас. А мы должны пропустить его, дать ему дорогу. Необходимо ослабить все, что сдерживает нас: закрытость, самоуверенность, любовь к власти.

На мои вопросы отец Франциск отвечает искренне, с юмором. Ни высокий сан, ни его неподъемная ответственность не смогли притупить чувства свободы. Поскольку Иерусалим считается единственным местом паломничества для представителей трех религий – иудаизма, христианства, ислама, – мы обсуждаем особенность каждой конфессии. Меня удивляет, что к экуменизму чаще стремятся католики, православные или протестанты, что руку другим религиям протягивает папа, а не имам или раввин; он же оправдывает это Историей и доктриной. Христианство не всегда оказывается на высоте того, что само проповедует, поскольку изгоняет, покоряет, истребляет, но оно может признать свои ошибки и извлечь из них уроки. Суть христианского послания – любовь, забота о другом, его принятие. Я будто слышу голос нашего дорогого Шарля де Фуко. Что означало для него исполнять миссию? Свидетельствовать. Не обращать в веру. Сверять свою жизнь с «жизнью Назарянина». Не обратить мир в христианскую веру, а самому вести себя по-христиански. Христианин посвящает себя вечному апостольскому служению, поскольку является примером добродетели.

– Идти навстречу нехристианину – вот что значит быть христианином.

Папа Франциск неоднократно настаивал на евангельском долге идти впереди других, этой «миссии», недопонятой прежде, когда она означала завоевания и расширение империи, и только теперь обретшей свое первоначальное значение.

– Все мы миссионеры, – уверенно говорит он.

Отведенные на нашу встречу полчаса подходят к концу. Он поднимается и идет меня провожать. Учитывая размеры помещения, это слишком большое расстояние для человека, которому трудно ходить. Я отказываюсь, он настаивает. Его доброжелательной настойчивости противиться невозможно. На пороге он слегка склоняется ко мне и шепчет на ухо:

– Молитесь за меня.

Удивленный, опасаясь, что неправильно понял, я прошу его повторить.

– Молитесь за меня, – шепчет он вновь.

Я не могу сдержать слез. У меня, сына массажиста, возникают определенные ассоциации, когда я смотрю на палку, на которую он опирается, на его явно больные ноги. Он догадывается, о чем я думаю, и на губах появляется улыбка.

– Нет-нет, дело не в этом.

Обернувшись, он взмахивает рукой, указывая на огромную библиотеку, а за ней – огромный Ватикан, а за ним – огромный христианский мир.

– Такая тяжелая и большая работа. У меня очень много дел. Молитесь за меня.

Глядя в его добрые глаза, я понимаю истинный смысл слов. «Не беспокойтесь, сам я значу немного. Молитесь за папу и его сан, а не за Хорхе Марио Бергольо. Моя значимость вытекает из моего долга. Помогите его осуществить».

За первым посланием прочитывается второе: «В глазах Господа ваша молитва значит столько же, сколько и моя».

Я потрясен.

Я покидаю его с пронзенным сердцем. Вновь проходя, теперь уже в обратном направлении, по разноцветным бесконечным коридорам Ватикана, я вновь вижу этого «человека света», склонившегося над письменным столом, превратившего дворец в монашескую келью, думаю о его жизни, посвященной Евангелию, о силе, исходящей от него, той силе, что приходит извне, а он считает себя просто посредником, которому надлежит передать эту силу дальше. Я признаю, что люблю его, этого человека, который является не просто человеком, а чем-то большим.

Спускаясь по ступеням величественной лестницы, я осознаю: именно здесь трудится Бог.

* * *

Зачем ехать?

Я задавался этим вопросом несколько месяцев тому назад, когда возможности путешествия по Святой земле я предпочитал комфорт своего ремесла, хотя это порой сомнительный комфорт. Тогда я был убежден, что мой разум питается идеями и книгами.

Теперь же мне кажется очевидным, что разуму помогают ноги.

Ходить, уставать, потеть, находить, встречать – вот что каждый раз стимулировало мою духовную жизнь. Если бы я не пересек Сахару, я никогда не обрел бы веры. Если бы не увидел Иерусалима, то никогда бы не почувствовал Иисуса человеком и Богом. Всегда, в течение всей жизни, в конце пути меня ожидали откровения.

Зачем ехать? Затем, что прежде всего надо выйти за пределы себя, утратить ориентиры, отринуть свои привычки, и этот разрыв является необходимой гигиеной. Путешествие – это уважение к себе, это забота о себе: уделить время мечтаниям, импровизации, ощущениям, чувствам. Наконец путешествие побуждает раскрыть объятия, сердце, разум, отвергнуть предрассудки, признать свою слабость и уязвимость. Если не будет трещин, как сможет проникнуть свет?

Путешествие разрывает, распыляет, рассредоточивает, а затем приводит к какому-то результату.

На что я рассчитывал перед этой поездкой? Не знаю. Я ощущал какой-то неосознанный импульс, предчувствие чего-то важного, некой встречи. Во всяком случае, стоило мне отправиться в путь, я осознал, что способен видеть, слышать, учиться, я стал