воцарилась пугающая тишина: «Братья и сестры, – крикнула она в пустоту. – Пришло время радикалам метрополии занять наше место в мировой борьбе. Пришло время вернуть войну домой!» – раздался рев, и скандирование началось заново. Она могла писать юридические записки или статьи в law review, справляться с толпой или смело противостоять нападению полиции. Она могла разрабатывать фантастические планы и была захватывающим оратором. По ее словам, сегодня годовщина убийства Че. Но смерть Че не убила революцию. Радостные крики и свист наполнили воздух. «Че жив! Венсеремос! Хо-Хо-Хо Ши Мин!»

Припев разнесся по парку, отдаваясь эхом, завораживая и, наконец, гипнотизируя некоторых.

Когда скандирование стихло, из толпы вышел Том Хейден, которого федеральный суд вместе с семью другими обвиняет в заговоре за руководство демонстрациями на съезде Демократической партии годом ранее. Когда в конце сентября начался суд над ним, наша группа сорвала разбирательство, и теперь Хайден доносил до нас эхо солидарности: «Я приношу привет от Чикагской восьмерки, – сказал он. – Мы любим вас! Мы с вами!»

– Хо-Хо-Хо Ши Мин, – пропели мы в ответ, и Хейден добавил: – Все, что усиливает наше сопротивление этой войне, служит человечеству. Метеорологи сейчас устанавливают условия для всех нас. Уничтожьте этого монстра!

Том был захвачен духом момента и, отбросив свое осторожное поведение при дворе, стал старым подстрекателем. Наши скандирования снова усилились и закружились в воздухе, как фейерверк. Каким бы невероятным все это ни было, я почувствовал головокружение и прилив смелости. Мы были готовы рука об руку прыгнуть в ад неизвестности, и я помню, как дрожал от головокружения и держался за Диану.

Ночь была темнее и глубже, воздух холоднее, когда Джеффри Джонс, облаченный в парик, шлем и приклеенную бороду, но легко узнаваемый товарищами, выскочил вперед и, напоминая нашу маленькую икону монстра, десятилетнего мальчика, который в том году пустил под откос поезд в Италии куском бетона, закричал: «Я Марион Дель-га до!» Его охватил оглушительный рев. Мы направляемся вниз, чтобы пустить под откос поезд несправедливости! Сегодня вечером этот город наш!

Открылась небольшая тропинка, и Джонс быстрым шагом направился на юг, а трое товарищей синхронно взялись за руки слева от него, трое справа. Мы быстро построились сзади, шеренги по восемь – двенадцать человек материализовались как по волшебству из тумана. Моя группа была цела, в первом ряду. Сотни из нас покинули парк таким образом, бегом, вообще без какого-либо сопротивления – копы подготовились к прошлогодней битве, сгрудились к северу, готовые сдержать нас, когда мы нарушим комендантский час, но вместо этого мы ворвались на юг, в город, в мир за его пределами, заставив их отступить на шаг. Мы были в полной атаке.

Мы визжали на бегу, завывая, подражая бойцам Битвы за Алжир. Я видел, как мы превратились, как мне казалось, в настоящий батальон партизанской армии, и в тот момент это было больше, чем театр, больше, чем метафора. Я почувствовал, как во мне поднимается воин – дерзость и отвага, праведность, конечно, и еще больше дерзости.

Когда мы выехали из парка на Норт-авеню и Кларк-стрит, Дэвид и Рейчел вытащили из карманов и сумок куски кирпича и тротуара и принялись обстреливать огромные манящие окна первого здания в квартале – большого сверкающего банка.

Стекло разбилось, и по нам прокатилась вибрация. Это был колокол Павлова. Как и в случае с коллективами несколько месяцев назад, соревнование продолжалось, каждый номер вдохновлял другого. Чем больше беспорядок, тем лучше – таков был стимул, звеневший в моем мозгу. Толпа с грохотом обрушилась на Кларк, каждое оконное стекло было целью, каждый осколок стекла в каждом магазине радостно разбивался у нас за спиной. Поскольку наш темп теперь сбавился, некоторые из нас повернулись к окнам машин, отелей, окон роскошных многоэтажек, мимо которых мы проносились. Я ударил своей дубинкой по лобовому стеклу «Кадиллака», а затем «Мерседеса».

Улицы стали искрящимися и коварными от зазубренных остатков нашего буйства, и нам приходилось легко пританцовывать в наших тяжелых ботинках, чтобы не погрузиться в хрустальный хаос. Я продолжал наблюдать, не упадет ли товарищ, зная, что результатом будет что-то вроде смерти от тысячи порезов, но никто этого не сделал. Мы продолжали атаковать, ускользая.

Теперь мы слышали вой сирен, но не видели ни баррикад, ни массового присутствия полиции, и двигались быстро. Внезапно в полуквартале впереди появилась одинокая полицейская машина с мигалками, и кто-то властно крикнул: «Оставаться в строю!» Оставаться в строю! Я не думаю, что это был я; возможно, это был Дэвид. Мы носились вокруг этой машины, разбивая стекла, прокалывая шины, разбивая фары и крылья – казалось, это единственное, что можно было сделать. Я перепрыгнул с багажника на крышу под одобрительные крики друзей, несколько раз подпрыгнул вверх-вниз, пока она слегка не прогнулась, а затем легко соскользнул и продолжил движение, оглянувшись назад, чтобы увидеть разбитую оболочку с двумя полицейскими, присевшими на корточки на переднем сиденье; глаза одного открыты и смотрят с отсутствующим недоверием, другой смотрит на меня с чем-то похожим на намерение убить. Через секунду я был вне досягаемости.

Затем прямо впереди материализовалась настоящая баррикада, серьезная, с несколькими машинами и сотнями полицейских. Несколько групп единомышленников свернули на боковые улицы и продолжили движение. Мы свернули на восток на два квартала, а затем снова на юг, круша все, что попадалось под руку. Еще одна баррикада, еще один крутой поворот и быстрая перестройка, снова и снова, паническое бегство сквозь ночь по Золотому Побережью к центру города.

В этот момент наш батальон распался на части: одна большая группа направилась к Лейк-Шор-драйв, другая продвигалась по Стейт-стрит, а несколько небольших подразделений рассредоточились во всех направлениях. Странно, но я почувствовал себя воздушным змеем, сорвавшимся с веревки, и начал парить над толпой, парил просто так, от греха подальше. На мгновение с того места, где я висел, меня охватило странное спокойствие, как будто я наблюдал за всем этим на экране.

Я увидел, как лошадь шарахнулась от толпы и медленно вернулась к витрине магазина, которая с треском рухнула.

Я видел, как полицейская машина на большой скорости врезалась прямо в толпу товарищей, разбрасывая тела во все стороны. Я видел, как полицейский вытащил из багажника дробовик и выстрелил из обоих стволов, когда воздух наполнился криками. Я увидел целую группу случайных прохожих, застигнутых врасплох нашим возмутительно свирепым повествованием: молодой человек, опасно высунувшийся из окна квартиры и одетый в новогоднюю шляпу, бросал конфетти в толпу, смеялся и посылал воздушные поцелуи, а крупный мужчина в форме акулы без шеи, одетый в серый