В State and Division наша маленькая группа пробилась через полицейскую баррикаду из машин и заграждений, но мы понесли ужасные потери. Полицейской дубинкой Дэвиду ударили по голове сбоку, и звук ломающейся челюсти был отчетливым и тошнотворным. Его голова раскололась, и, когда он упал, из него брызнули кровь и зубы. Затем двое полицейских навалились на него сверху, нанося удары обоими кулаками. Я яростно размахивал дубинкой, но ничего не добился. Я развернулся и увидел, что Рути душат дубинкой. Мы отрывались друг от друга, а Дианы нигде не было видно. Что мне делать? Не было времени останавливаться, обдумывать варианты. Я рвался вперед, преодолевая самое худшее, и бежал быстро. Я снова был скоростным защитником в футболе, ведущим игру. Я слышал выстрелы и звуки ударов клюшками, и я был совсем один, но продолжал бежать. Должен ли я возвращаться? Имею ли я право убегать? Я бежал и бежал.

Воздух наполнился слезоточивым газом, когда по улицам города пронесся вой сирен. Я нырял в подъезды и переулки, когда видел впереди машину или слышал приближающуюся сзади сирену; я прятался в кустах и за деревьями, петляя в попытке к бегству. Мои ноги превратились в крутящееся пятно, и я едва касался земли. Я видел огонь на небесном своде и жажду мести на лицах моих преследователей. И я побежал дальше.

Нам, конечно, было не сравниться с ними, и как только нас разделили, мы стали легкой мишенью – копы надирали нам задницы везде, где находили, некоторых из нас оставляли умирать, истекать кровью на улицах, а других тащили в глубокие и грязные злостные карцеры города, где нас подвергали чему-то близкому к пыткам. Я был напуган, но все еще взволнован, несся вперед в темноте, сгорбившись, скользя с космической энергией, струящейся через меня, с чем-то большим и таинственным, приводящим в действие мой судьбоносный порыв. Вскоре мигающие огни и воющий сигнал тревоги остались вдалеке, отдаваясь эхом только в моей голове, но я продолжал мчаться, пока меня полностью не поглотила огромная и жизнерадостная ночь.

Когда я, наконец, замедлился достаточно, чтобы посмотреть вверх, я был дезориентирован, потерявшись в лабиринте складов и погрузочных площадок, потрескавшегося и крошащегося бетона, пустынных улиц. На чем я остановился? Позади меня город пылал, страна задыхалась от зла. Я знал Чикаго вдоль и поперек, внутри и снаружи, но никогда раньше не видел такого. Я был где-то к западу от знакомой мне Петли и все еще немного севернее. Я чувствовал запах реки. Несколько мгновений я бродил, надеясь сориентироваться, но так и не сориентировался. Небеса были великолепны, луна сияла в темном холодном воздухе, звезды дрожали в бескрайнем небе. Где была Диана? Тогда я загадал маленькое желание, желание выжить. Желание, которое я унаследовал от своей мамы на все случаи жизни: я хотел, чтобы все было хорошо.

Именно тогда я вздрогнул, когда мимо меня, что-то бормоча, пробежал призрак, скорее тень, чем человек, но тем не менее человек из плоти и крови. Он появился из ниоткуда, в надвинутой на уши кепке, в огромном грязном плаще, хлопающем по его тощему телу. «Йо, детка, йо, детка», – бормотал он снова и снова, рассеянно поглядывая на меня. Давай, чувак, поехали. Давай, чувак. Он никогда не затыкался, и по какой-то причине я бездумно шел в ногу. В конце концов, у меня не было идеи получше. Мы вместе прошли вниз по кварталу, свернули в переулок, который выходил на грунтовую тропинку, ведущую через какой-то низкорослый кустарник у реки. Тропинка закончилась у сломанной железной лестницы, и я последовал за Мамблзом, когда он нырнул под землю, его тяжелые ботинки без шнурков шумно подпрыгивали на каждой ступеньке. Давай, чувак. Давай.

Внизу мы перелезли через кладбище разбитых и брошенных машин, обогнули хорошо освещенный участок дороги и, наконец, нырнули в хаос из тяжелых картонных упаковочных ящиков и навесов. Оказавшись внутри, запутанные очертания этого города-беглеца стали ясны: ряды импровизированных убежищ, беспорядочные спальные помещения, груды матрасов и старой одежды тут и там, маленькие костры, разбросанные по ландшафту, каждый из которых был центром скопления бродяг, или странников, или недавно лишившихся крова. Мамблз повел меня вглубь города и примостился у большого костра, где грелась в тепле примерно дюжина оборванных духов. «Эй, брат Рэд, – обратился Мамблс к импозантному мужчине в маленькой фетровой шляпе, сдвинутой набекрень на его большой голове, и тяжелом шерстяном одеяле, наброшенном на плечи. – Послушай, брат Рэд, я нашел еще одного».

Брат Рэд тепло рассмеялся и вышел поприветствовать меня. Да, да, да, он усмехнулся, оценивающе оглядев меня и взял за руку, я верю, что ты это сделал. В его присутствии я почувствовал себя крошечным, белым и внезапно обессилевшим, к моей одежде прилип запах слезоточивого газа, тепло потухающего костра притягивало меня к себе. Он немного помолчал, а затем спросил меня: «Но это правда? Ты один из них?»

– Один из кого?

– Один из этих братьев-революционеров, – сказал он. – Один из них – как вы их называете? – метеорологов.

Я догадался, что это так, и брат Рэд, смеясь, обнял меня.

Брат Рэд был крупным мужчиной с открытым красноватым лицом и круглыми водянистыми глазами. У него был ореол длинных вьющихся седых волос, завершавший этот круг пышной бородой. Он был рассказчиком и критиком и любил поговорить. «Да, друг, эти чикагские копы получают по заслугам, просто цыплята, возвращающиеся домой на насест. У них уже несколько дней не было времени прийти и поднять нас, и только за это я приветствую тебя». Братья передали бутылку вина в мою сторону. Я достал из рюкзака три шоколадных батончика и поделил их по кругу.

– Что он имеет в виду, говоря «еще один»? – спросил я.

Брат Рэд снова рассмеялся. «Ну, сынок, – сказал он, – эти джунгли – это почти конец пути – здесь заблудшие и одинокие, люди, которые на свободе и в бегах. Да, мы поймаем их всех, изгоев и вне закона, нерегулярных формирований и незаконнорожденных, и сегодня вечером двое твоих братьев по оружию опередили тебя здесь на полчаса – о, и оба этих брата – на самом деле сестры».

Мамблз провел меня вдоль очереди к упаковочному ящику, отодвинул в сторону тряпку, пригнулся и вошел. Внутри Диана склонилась над окровавленной молодой женщиной, растянувшейся и спящей на старом матрасе.

– О Боже, – сказал я. Диана подняла голову, ее лицо было напряженным, измученным, но без намека на удивление при