— Известно где, — пробормотал Саня, — на передовой.

— Ясно, что не в тылу, — опять согласилась Вера Васильевна. — Но ты пойми, передовая это… там, где идут бои. Но ведь бои-то сейчас идут по всему фронту, ты представляешь, что это значит? Это огромное пространство, и на каком-то участке воюет твой отец. Но на каком? В какой армии, в каких войсках, в какой дивизии? — Она недоуменно, с сожалением пожала плечами, потом задумалась на минуту и вдруг сказала: — А ведь есть, есть один способ…

— Какой? — с осторожной надеждой Саня взглянул на неё.

— А если маме твоей написать? Спросить папин адрес. Ведь мама должна же…

— Откуда ей знать, — Саня испуганно вскинул голову, неспокойно заёрзал на диване. И вдруг — как отрезал: — Не надо, тёть, не старайтесь… Я всё равно убегу, вот увидите. Меня три раза на вокзалах ловили, а я убегал. А мамка, — сказал глухо, с давней какой-то обидой, — она и без нас проживёт, нужны мы ей больно…

И такая боль, такая горечь прорвались вдруг в этих почти шёпотом, сквозь стиснутые в обиде зубы, произнесённых словах, что Вера Васильевна совсем было растерялась. Сказала с сожалением, не скрывая досады:

— Напрасно ты так со мной, Саня. Я от души хотела помочь, а ты… ведёшь себя, как мальчишка. Будто ты один только хочешь на фронт, а другие хуже тебя, что ли? Все кругом трусы, маменькины сыночки, ты один, выходит, такой смелый. Ты у ребят наших спроси…

— Больно надо, — без прежней злобы огрызнулся Саня.

— А ты спроси, спроси! Думаешь, им не хочется? Ещё как! Каждый настоящий мужчина думает сейчас об этом, да не каждому время пришло… Вот поживёшь у нас, отмоешься, отъешься как следует, а то на голодный желудок, сам знаешь… Ботинки новые тебе дадим, не босиком же на войну отправляться.

— Мне бы добраться, — проговорил Саня, — а там дадут.

— Дадут во что кладут! — это тётя Поля появилась на пороге. Не удержалась, видно, решила помочь Вере Васильевне в затянувшемся разговоре. — Ты уж не рыпайся, милок, слушай, что добрые-то люди тебе толкуют. — Уловила предупредительно-строгий взгляд директора, спохватилась. Сказала виновато: — Я что зашла-то… Там Степан, околоточный, дожидается. Так что мне отвезти его или как?..

Вера Васильевна собралась что-то сказать, но не успела, потому что именно в этот момент, выждав, когда тётя Поля шагнёт от двери, Саня, словно испуганный воробей с забора, вспорхнул с дивана и, проскочив перед её носом, вылетел в коридор. Было слышно, как часто, удаляясь, шлёпали по полу его босые ноги.

А в это время дядя Степан — будто сердце чувствовало — докуривал на крыльце очередную цигарку: сидел и поджидал беглеца. Здесь, на крыльце, где участковый подкараулил Саню, и состоялся у них этот вполне мирный разговор. Они сидели рядышком, и дядя Степан, всё так же покручивая в руках верёвочку, миролюбиво, доверительно втолковывал ему:

— Ты ежели снова убечь удумаешь, прими мой совет: дуй прямо на разъезд, там я тебя и встрену. А по лесам да по ольшинам мне за тобой не угнаться, не с ноги, брат. Да и загинешь ты в наших болотах, пропадёшь ни за грош, ни батька, ни мамка не сыщут. А за верёвку эту, — он положил верёвку Сане на тощее колено, — ты уж извиняй. Сплоховал я с верёвкой-то, признаю, хорошего, храброго парня зазря обидел. — Рука дяди Степана легла на плечо мальчишке. — Но ты и меня пойми, брат, такая вышла морока… И прими мой совет: подхарчись тут маненько, силёнок поднакопи, а там видно будет. Война-то, по всему, завтра не кончится, может, и на нас с тобой хватит. — Поднимаясь, оглянулся, крикнул: — Полина, поехали. Неча мне больше тут делать.

А тётя Поля уже сидела на телеге, расправляла вожжи и, усмехаясь чему-то, поглядывала на дядю Степана, качала головой, дивясь тому, как ловко ему удалось усмирить парня!..

3

Тревожные, неспокойные дни настали в детском доме. Просыпались и засыпали с одной заботой: как удержать новенького от побега? В этих тревогах, в ночных дежурствах и прошла неделя.

А он, похоже, и не думал убегать. Обут, одет, и аппетит хороший — чего ещё надо! И поутихли разговоры. Успокоившись, воспрянув духом, Вера Васильевна уже подумывала о том, как бы уговорить Саню написать письмо матери, сообщить ей о себе. Таким путём она рассчитывала в конце концов узнать адрес — город или деревню, где жил Саня, — который он почему-то не хотел называть.

Но всякий раз, стоило Вере Васильевне напомнить Сане о матери, с ним происходило странное: он становился сам не свой, нервничал, старался уйти от разговора, весь ощетинивался, начинал грубить. Чутьё и опыт подсказывали Вере Васильевне: нельзя спешить с этим разговором, ждать надо.

И дождались…

Саня исчез на десятый день. Да не один: с ним ушли ещё двое из старшей группы. Воспитательница, дежурившая в ту ночь, призналась, что часов около трёх она вздремнула немного, буквально на несколько минут, и если бы был хоть малейший шум, ну, скажем, дверь из спальной приоткрылась, она непременно услышала и проснулась бы. Но ничего подозрительного, уверяла она, за всю ночь не было, даже в туалет никто из ребят не выходил ни разу.

И ребята из старшей группы твердили то же самое: не видели, не знаем, мол, спали всю ночь без задних ног… Ходили вокруг да около трёх разобранных кроватей, не догадываясь выглянуть в окно. Шутка ли, второй этаж! Спустись попробуй! Но кто-то из воспитателей подошёл, однако, к кровати, к той, что стояла у окна, и увидел: от железной спинки, из-под подушки, по подоконнику верёвка тянется. И окно оказалось незапертым…

Позвонили на разъезд, предупредили участкового, а оттуда телефонограмму дали на другую станцию, в ближние сельсоветы тоже сообщили — чтобы искали беглецов. А беглецы в это время другой дорогой шли — не на разъезд, а в противоположную сторону, за лугининское озеро, полагая, наверное, что рано или поздно доберутся до железной дороги, а может, сразу до фронта…

Деревенский дядька в этот ранний час ехал на лошади в соседнюю деревню, он и увидел: впереди вдоль большака шагают трое. Идут обочиной, оглядываются. Заметили лошадь, шастнули в кусты.

— Эй, мужички! — крикнул возница дружелюбно. — Чего прячетесь! Свой небось. Да и телега пустая. Садитесь, подвезу!

Пошептавшись за кустами, «мужички» вышли на дорогу, один из них поинтересовался: далеко ли, мол, до станции?

— Да я ведь туда и еду, — не задумываясь, ответил