Опустела аудитория, а они ещё долго сидели друг против друга и разговаривали. Потом в коридоре, когда уходили, пожилая женщина, уборщица, распрямившись над ведром, понимающе взглянула на них, спросила:

— Сына, чай, повидать приехали?

— Угадала, мать, — ответил мой отец, — самого что ни на есть сына.

Всё это рассказал он мне в тот вечер. Но не сказал одного: того, о чём с такой обидой и горечью думал в те минуты. А думал он, конечно же, обо мне, о том, что в долгих поисках чужого сына он почему-то не заметил, как его собственный… Впрочем, кто может знать, о чём он думал тогда.

…Прошлым летом мы снова ездили подо Ржев. Я и Сашка Авдеев. Теперь уже Александр Александрович, учитель ржевской средней школы. Молча постояли мы у братской могилы, где похоронен его отец. Теперь мы каждый год туда ездим.

Что было, что будет…

Полуправдивый роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

— А будет тебе, дочка, дальняя дорога, а на дороге этой — нечаянная радость. Ты её не ждёшь, а она — нате вам. А дальше — какие-то хлопоты. Всё хлопочешь, хлопочешь… А вот и свиданьице сердечное в казённом дому, не иначе, в институте твоём педагогическом. А дальше, ты уж крепись, девка, ко всему будь готовая, дальше удар тебя ждёт какой-то, всё по той же, по дальней дороге. Но это ещё не скоро, коль по дальней, это, разобраться, во всякой жизни так, то, глядишь, ровно да гладко, а то вдруг и затрясёт, как на плохой телеге. Только держись!

Тётя Поля поднимает глаза, задумавшись на минуту, глядит куда-то поверх Надиной головы, поверх белой занавесочки, которой кухонное окошко призадёрнуто, будто и в самом деле в Надину судьбу, в её будущее заглядывает. И Наде, сидящей спиной к окошку, страсть как хочется оглянуться, посмотреть туда, проследить за её долгим, озабоченным взглядом: что же ей видится там, на той дальней дороге?

Год назад, перед тем, как уезжать из дома на вступительные экзамены, Надя вот так же, тайком от мамы, прибежала сюда и, хотя ни в какие гадания и в предсказания разные не очень-то верила, упросила тётю Полю поворожить. Предстоящая дорога, большой незнакомый город, чужие люди, подружки новые, ну и конечно вступительные экзамены — всё это пугало её ужасно. Вот и хотелось узнать заранее, хоть чуточку, хоть приблизительно…

Хочешь верь, хочешь — нет, но всё как-то складно тогда получилось. И дорога была, и казённый дом, то есть общежитие институтское в Студенческом переулке, и нечаянные радости, разумеется, тоже были. Хотя, подумать, у кого их не бывает! Вот только интереса трефового, который тётя Поля тогда нагадала, у Нади почему-то не получилось. Но стоило ли из-за этого переживать! Нет, так и не надо, значит, время ещё не подошло, и тётя Поля тут не виновата: ведь карты точного времени не указывают.

Вот и на этот раз… Света не зажигали, хотя и стемнело уже, но так, впотьмах, даже интереснее. Сидели друг против друга, как заговорщицы, склонив головы над столом, и гадание у них уже к концу шло. Теперь бы главное узнать: чем же сердце-то успокоится? Но тут и случилось… Ну, как назло — на самом интересном месте!

Когда за стол-то садились, дверь позабыли на защёлку закрыть: дядя Миша, тёти Полин муж, тут как тут, возник на пороге. И хоть сумеречно было на кухне, всё углядел, всё понял сразу.

— Опять за старое, — надвинувшись на стол, он сурово глянул на тётю Полю. — Вот сгребу вас обеих вместе с вашими картами да к директору. — Веру Васильевну, Надину маму, имел в виду. — Она вам живо нагадает где раки зимуют. Будет дурить девке голову.

— Да мы ить так, без всякого серьёзу, — торопливо сгребая карты со стола, заоправдывалась тётя Поля. — И ладно, дочка, и бог с им, — шептала она при этом и кивала головой на Михаила, — в другой раз как-нибудь, а то, не ровен час, он и вправду… У него хватит…

А в парке уже темно. Тихо шумят над головой старые липы, словно дошёптывают Наде какие-то таинственные, вещие слова, что не успела сказать ей тётя Поля. Остановилась посреди аллеи, прислушалась: ну, что они шепчут, что обещают?.. А на душе — пойми от чего! — какая-то смутная тревога. Уж не оттого ли, что так и не успела узнать, чем же её сердце успокоится? Да нет, глупости это всё! От чего ему успокаиваться, если для беспокойства, для тревоги нет ну никаких — ни видимых, ни даже невидимых — причин. Летняя сессия позади, и она снова дома, у мамы, в своём родном Лугинино.

А впереди — целое лето!

2

То ли тёти Полины карты ошиблись тогда, то ли сама ворожея обманулась в своих предсказаниях, но двух дней не прошло с того вечера, как сумерничали и секретничали на кухне, а жизнь нежданно-негаданно такой поворот дала!..

А ещё через день поселковых мужиков на войну провожали. Вместе со всеми Надя на тот полустанок ездила. Отсюда и её отец на войну уезжал, только на другую — на финскую, с которой он так и не вернулся. А какой весёлый он был тогда, перед проводами! Как будто не на войну, а на рыбалку или на охоту с друзьями собирался: всё над мамой посмеивался, над её суетливыми хлопотами — чтобы носки шерстяные не забыл, чтобы бритву, платки носовые не оставил…

Теперь дяди Мишина очередь пришла. И он уезжал тоже весело. Был небрит по обыкновению, и тётя Поля, стараясь спрятать за строгостью свою тревогу, песочила его на чём свет стоит:

— Ты на себя-то погляди, вояка! Все мужики, вона, люди как люди, один ты шершень какой-то. Небось не на конюшню, на войну срядился. Так, небритый, и пойдёшь воевать? Срам, да и только.

— Да я ж не на гулянку, — ухмылялся в ответ пьяненький конюх, — а на войну. Пусть им страшнее будет. Как увидят меня небритого, — он всё дурачился, делал страшную рожу, — так и побегут обратно в свою Германию.

Надя смеялась, глядя на него, а тётя Поля виновато, словно оправдываясь перед Верой Васильевной за дяди Мишины дурачества, разводила руками: ну что, мол, с него, с пьяного, взять!

А он вовсе и не был пьяным — так, принял самую малость — и дурачился не потому, что было ему весело. Наверное, так легче