— Ты что же от меня свою машину прячешь, а?

Напрасно Борис старался уверить начальника, что он ничего не прячет, а просто не обратил на это внимания. Генерал потребовал, чтобы Лагунцов пригнал немедленно машину к сануправлению.

Когда автомобиль остановился у ворот дома, в котором размещалось сануправление фронта, Жуков выбежал на улицу, восхищённо оглядел машину со всех сторон и заявил:

— Слушай, Алёшкин, давай меняться? Вон у меня новенький «опель-капитан» стоит, бери! А этого красавца мне отдай.

Борис был равнодушен к машинам, лишь бы возили, поэтому, к великому огорчению Лагунцова, немедленно согласился.

Затем генерал собрал небольшое совещание, на котором решили передать санаторий в Бад-Польцене эвакогоспиталю № 1818, в данное время находившемуся без работы. Госпиталь был рассчитан по штатам на 800 коек, и поэтому персонала для обслуживания санатория у него хватало. Необходимые специалисты там тоже имелись Жуков предложил:

— Товарищ Алёшкин, поскольку санаторий оборудовали вы, можем вас перевести на должность начальника эвакогоспиталя № 1818, тем более что теперешний его начальник, подполковник Швецов, очень пожилой человек. Он болен и нуждается в замене. Руководство своим госпиталем передадите кому-нибудь из своих врачей.

Борис подумал несколько секунд, а затем сказал:

— Товарищ генерал, я в госпитале № 27 служу с 1943 года, с личным составом его мы перенесли очень многое, а знаю я его с 1941 года, когда ещё служил в медсанбате. Под Ленинградом мы стояли рядом, вместе перенесли блокаду. Я бы из него уходить не хотел. Если можно, оставьте меня на месте.

— Ишь, какой вы патриот своего госпиталя, — недовольно заметил Жуков, а его помощники удивлённо переглянулись, услышав такой прямой отказ от предлагаемого повышения. — Ну что же, оставайтесь. Через несколько дней к вам прибудет госпиталь № 1818, а вы получите новую задачу.

На этом совещание закончилось, и Борис с Лагунцовым на новой машине поехали домой.

Надо сказать, что отказ Алёшкина от нового назначения был вызван не только его действительной привязанностью к своему госпиталю, точнее, даже не столько этим, сколько другими соображениями. Он прекрасно понимал, что если он станет начальником госпиталя № 1818 и, по существу, превратится в директора санатория в Бад-Польцене, то его возвращение домой может затянуться ещё не на один год. Уже было известно, что советские войска, оккупирующие Германию и находившиеся в Западной части Польши, пробудут там неопределённо длительное время. Оставаясь на своём месте, Борис надеялся, что их госпиталь, созданный в военное время, просуществует недолго. Он вот-вот должен расформировываться, а, следовательно, и его начальнику представится возможность демобилизоваться и вернуться к своей семье. По правде говоря, очень надоели ему эти чистенькие германские домики и улицы, где даже развалины после бомбёжки выглядели до тошноты аккуратно, очень хотелось увидеть родную землю.

Алёшкин собрал заместителей, рассказал им о совещании у Жукова и заявил, что надо готовиться к новой передислокации. Пока ещё никто не представлял, куда направят госпиталь и какая работа его ожидает. Однако перед выездом на новое место решили запастись всем самым необходимым: медикаментами, бельём, консервированными продуктами. Конечно, бессмысленно было оставлять новым хозяевам и кое-какие трофеи: радиоприёмники, посуду и, конечно, автотранспорт.

Не дожидаясь прибытия нового госпиталя, Алёшкин приказал всё это имущество заранее основательно упаковать и погрузить в две самые большие трофейные грузовые машины и в свой старенький ЗИС-5.

Для санатория оставили по две смены белья на каждую койку и необходимое количество столовой и кухонной посуды. Медимущество аптеки за время путешествий госпиталя по Германии выросло до размера небольшого медицинского склада, поэтому решили часть его оставить санаторию, остальное погрузили в две полуторатонные машины. Хирургический блок вообще в Бад-Польцене не разгружался.

Таким образом, через два дня после возвращения Алёшкина из сануправления фронта почти всё имущество госпиталя уже находилось на машинах, и для передислокации оставалось погрузить пустяки — в основном, личные вещи медперсонала, которых, кстати сказать, набралось тоже порядочно. А ещё через день в расположение госпиталя на старенькой «эмке» приехала женщина-врач, майор, в сопровождении медсестёр и двух дружинниц. Она предъявила удостоверение, из которого следовало, что это заместитель начальника эвакогоспиталя № 1818 по лечебной части, прибывшая на рекогносцировку и осмотр помещения.

Юлия Фёдоровна Семёнова осталась очень довольна и самими помещениями, и тем оборудованием, которым они были оснащены. Ей понравился порядок, наведённый в здании работниками хирургического полевого передвижного госпиталя № 27. В день своего прибытия она успела всё осмотреть, составила подробный рапорт и с медсестрой на своей машине отправила его начальнику.

Себе для жилья она выбрала комнату, расположенную напротив квартиры Алёшкина, и в этот же день вечером за ужином рассказала Борису и Павловскому о своём госпитале. Из её рассказа они узнали, что эвакогоспиталь № 1818, рассчитанный на тысячу коек, находился в маленьком городке, точнее посёлке, расположенном близ города Пренцлау. Помещения были крайне неудобны, развёрнут он был всего на двести коек, да и из тех больше половины пустовало. Личный состав госпиталя, не будучи загружен практической работой, отдыхал. Раненых не поступало уже с 1 мая, и персонал ожидал скорого расформирования. Новое назначение в качестве обслуги санатория все работники госпиталя, и прежде всего начальник, встретили в штыки. Они понимали, что санаторий может просуществовать год-два и даже больше, такая перспектива никого не устраивала. Начальник госпиталя ездил объясняться в сануправление фронта, но ему там, видно, здорово попало, потому что он вернулся оттуда злой как черт, как выразилась Семёнова.

Потянулись томительные дни ожидания прибытия госпиталя № 1818 и решения участи госпиталя № 27. В глубине души многие, в том числе и Борис, надеялись, что госпиталь будет расформирован. Между прочим, по этому поводу у Бориса с Шуйской состоялся разговор. Как-то вечером Борис сказал:

— Катя, война закончилась, мы уцелели. Может быть, скоро наш госпиталь расформируют, и мы поедем по домам. Я, конечно, вернусь к семье.

Та посмотрела на него, затем медленно произнесла:

— Я от своих слов не отказываюсь. Я обещала не отнимать тебя от семьи, и я это слово сдержу. Но пока-то мы ещё не демобилизуемся, и я хочу остаться возле тебя.

Борис опять смалодушничал. Он ответил:

— Ну что же, оставайся…

5 июля 1945 года исполнялась четвёртая годовщина существования госпиталя № 27. Этот день всегда отмечался торжественным собранием, праздничным обедом или ужином. Решено было и сейчас его отметить, тем более что лучшего места для этого торжества, чем здание санатория с его просторным залом-столовой, где имелась даже маленькая эстрада, было трудно и придумать. Замполит Павловский и комсомольцы уже