— Нет. Это оттуда стреляли. Сегодня хлесткий поденщик, хотя и несообразительный, — показал он дыру в шапке.

— Чуть не ранило? Как же вы так оплошали? — забеспокоился Савельев.

— Нет, это я выпытывал: шапку выставлял.

— A-а, вот как! А взыскания не боитесь? — с добродушным лукавством спросил командующий.

— Нет. За это товарищ майор не наказывает.

— А это мы посмотрим, — буркнул Свирин.

— Ну ладно. Пора двигаться, — проговорил Савельев и, забывшись, приподнялся почти в рост. Боец молнией бросился к нему и сбил с ног. Где-то рядом взвизгнула пуля.

— Товарищ генерал! — с отчаянием, громко закричал Свирин.

— Ничего, ничего, — немного растерянно проговорил Савельев. — Забыл что нужно кланяться на своей земле.

* * *

Осмотр оборонительного рубежа занял почти весь день, и в штаб дивизии командарм выехал только вечером. Еще в середине дня полковник Мурманский доложил, что болен, и просил разрешения в полк Свирина не являться. Генерал разрешил, предупредив, что заедет позднее. Полковник ждал его на КП дивизии, отдав распоряжение держать на парах самовар и приготовить на всякий случай ужин. В седьмом часу к нему вихрем ворвался дежурный — высокий смуглый капитан.

— Товарищ полковник! На перевале наблюдателями обнаружена машина, — доложил он.

Мурманский быстро взглянул на него.

— Смотри мне с докладом, — грубо предупредил он. — А то вы смелые, когда не нужно…

— Все будет в порядке, товарищ полковник! — лихо откозырял капитан и прищелкнул шпорами.

— Чертом нужно смотреть. Я помню, встречал Семена Михайловича…

— Разрешите идти, товарищ полковник? Как бы не прозевать, — забеспокоился капитан, уже не раз слышавший эту историю.

— Я тебе прозеваю… — рассердился Мурманский. — Иди! Передашь — додавать самовар и ужин. Да поживее поворачивайся!

— Есть! — отозвался тот уже из коридора.

Мурманский покрутил ручку полевого телефона и снял трубку.

Начальника штаба! Сомов? Командующий где сейчас? А какой же черт должен знать? — обрушился он на начальника штаба. — Целый кагал, а ни черта ни один не знает! Почему я один знаю? Хватит, хватит оправдываться… Приготовь там все свои талмуды и чтоб лишних людей не болталось в расположении… Комиссару? А чего ему докладывать? Сам должен знать.

Приняв рапорт, Савельев прежде всего поинтересовался здоровьем полковника.

— Да так, товарищ генерал, пустяки… Кости ломит немножко, — кутаясь в бурку, сказал Мурманский.

— Должно быть, на непогоду, Трофим Поликарпович. Нужно поберечься. Что врачи говорят?

— Гражданскую провоевал без врачей.

Савельев поморщился. Они вошли в кабинет. На столе, попыхивая паром, шумел большой самовар. Пахло жареным, мясом и кислой капустой.

— Вот это хорошо! — обрадовался Савельев. — Сегодня изрядно настыл. Часа полтора наблюдали за Офицерской. Пришлось померзнуть.

— Присаживайтесь к столу, Георгий Владимирович, ругать после будете, — пошутил Мурманский.

— Особо ругать не за что. Но в обороне есть серьезные упущения. От сползающей, Трофим Поликарпович, вы так до конца и не отказались…

— Но, товарищ генерал…

— Вы сами предложили ругаться после, — остановил Савельев, наливая чай. — Тем более, для разбора необходимы комиссар, начальник штаба, командиры полков. Отложим на утро.

Мурманский насупился: «Что я, сам не разберусь? Или хочет показать свою ученость?»

— Много японцев было на Офицерской? — переменил он тему разговора.

— По-моему, все старшее начальство Третьей армии имеете с командующим — генерал-майором Сато, — после минутной паузы ответил Савельев. — Очевидно, весенние планы уточняют. — И как бы между прочим вспомнил: — Да, Трофим Поликарпович, вы за выставленные чучела наказали командиров полков, по-моему, зря. Нужно снять взыскания.

— Товарищ генерал, это политический ляпсус, близорукость.

— Трофим Поликарпович, Не собираетесь же вы угождать японцам на своей земле? — возразил Савельев.

Мурманский смолчал.

— Командирам полков завтра прикажите снять взыскание со всех за этот случай, — уже строго предложил командарм.

«Натура у человека! В каждую мелочь лезет… Взыскания — не мордобой, здоровью не повредит. А солдат порядок будет знать», — недовольно подумал Мурманский, а вслух произнес:

— Ну что же, раз приказываете, подумаю. Мы солдаты. Только командир полка от этого не поумнеет, а боец не поймет.

Наступило неловкое молчание.

Утром, когда Савельев проходил мимо кабинета начальника штаба дивизии, до него донесся сердитый крик Мурманского:

— Вы перепутали божий дар с яичницей! Я выговорил командирам полков, а не выговор объявил. Сегодня исправляйте свою ошибку, чтобы они мне не надоедали с вашими выкрутасами! И им прикажите, чтоб тоже сняли. А этому Свирину прибавить и за сползающую и за чучела, чтобы помнил.

Савельев сердито крутнул головой и ускорил шаг. Дела в дивизии начинали его беспокоить…

2

Отряд Ким Хона подошел к ущелью, свернул в сторону и остановился. На фоне темного небосклона неясно вырисовывались изломанные очертания скал. Ночную тишину огласил негромкий волчий вой. Из ущелья ответило гулкое эхо. Неподалеку из-за поворота вынырнул человек и направился к отряду.

— Все в порядке, командир, — доложил он. — Позиции подобраны хорошие, особенно для пулеметчиков, Дан Син передал, что японская колонна выступает в десятом часу под командой Цукадо, состав установить не удалось.

Ким Хон при свете огонька папиросы взглянул на часы — было шесть часов. И он и Ли Фу хорошо знали Удогайское ущелье, и план операции разработали вместе еще накануне. Бойцов решили расположить не по вершинам сопок, которые обычно привлекали внимание японцев, а за выступами и глыбами на склонах. Ли Фу с группой бойцов должен закрыть выход из ущелья, а командир отряда — вход.

— Ни один японский солдат не должен уйти из ущелья. Вся наша родина поднимается на войну за свою свободу. По примеру русских, разбивших немцев под Москвой, скажем: смерть японским оккупантам! — обратился Ким Хон к партизанам, — А теперь по местам!

Ли Фу направился со своими бойцами в конец ущелья. Впереди из-за огромной сопки показалась красная луна. Ли Фу думал о том, что сегодня надо уходить из отряда, Дан Син и его товарищи, наверно, беспокоятся за исход операции. Пора возвращаться в логово врага. Здесь все так просто, так ясно…

Расположив свою группу, Ли Фу присел около пулеметчика Тин Фана. Тот, высыпав из сумки на тлевшую вату древесные угли, не спеша раздувал огонь. Ли Фу знал, что руки у бесстрашного Тин Фана обморожены. Это была жуткая история: посадив несколько человек к ящику, японцы просунули внутрь его их руки через отверстия и пустили холод. Другие кричали. Тин Фан молчал. Когда руки вынули, они стучали, как деревянные. В палате, куда он потом попал, лежали изуродованные люди. Там Тин Фан совершил невозможное: в один из, вечеров, когда ему приказали вынести парашу, он бежал из отряда Семьсот тридцать один.

Поздним утром издали донесся лязг гусениц, постепенно все более усиливающийся. Внизу в ущелье показался танк. Ли Фу взглянул на Тин Фана: тот, лежа