командиры, — строго заметил он. — Это служебное совещание. Мы собрались, чтобы обсудить проступок своего товарища и помочь ему разобраться, — продолжал капитан, глядя на Зудилина. — Командир — лицо подразделения. Я не думаю, чтобы кто-нибудь из вас верил, что за плохим командиром может стоять хороший взвод. Если командир взвода принуждает своего бойца пьянствовать…

— Неправда! — выкрикнул Зудилин.

Курочкин пристально посмотрел на Зудилина.

— Правда, товарищ Зудилин, — наконец проговорил он. — Приказать такому бойцу, как Калмыков, покупать водку, это сознательно толкать его на старую дорожку. А своим малодушием, прикрытым словами о чести, вы противопоставляете себя бойцам.

Осудили поступок Зудилина почти все командиры. Грищенко и Володин промолчали. Рощин выступал горячо.

— Я не оправдываю свою резкость по отношению к Зудилину, — заключил он. — Но низость, в какой бы форме она ни проявлялась, — есть низость.

Когда слово предоставили Зудилину, тот, облизнув сухие губы, проговорил:

— Я, товарищи, виноват. Прошу простить меня. Сегодняшний суд останется памятным на всю жизнь. Но извинения у Калмыкова просить не буду. Я не смогу этого сделать, — почти шепотом заключил он.

Приняли предложение Бурлова и Курочкина — задержать присвоение Зудилину очередного звания на один год.

Глава пятая

I

Порывистый низовой ветер перекатывал на болотах и пустырях белые волны. Попадая в затишье, снег сбивался в плотные сугробы с замысловатыми резными козырьками. Он взвивался в воздух, сверкая в лучах расплывшегося слепящим пятном солнца, алмазной пылью.

Поежившись от холода, генерал Савельев вышел из буксовавшей в занесенном кювете машины. Неодобрительно взглянув на суетившегося шофера, он свернул в просеку и направился в расположение полка. Помогавший шоферу адъютант бросил лопату и догнал командарма.

— Останьтесь с шофером. Вместе приедете, — приказал Савельев.

Если б не этот прохватывающий насквозь ветер, генерал даже обрадовался бы возможности пройтись. Такая неожиданность не часто выпадала на его долю, хотя он и постоянно разъезжал по двухсоткилометровому фронту, на котором занимала оборону армия. «Идти бы так, просто без цели, с ружьишком по следу русака. А еще лучше бы выспаться как следует». — Командарм поймал себя на «недозволенных» мыслях и ускорил шаг: впереди, растянувшись вдоль просеки, бойцы старательно сгребали снег. «Это что за волхвы?» — удивился Савельев. Поравнявшись с крайним бойцом, он спросил:

— С ветром воюете?

Прервав работу, боец испытывающе взглянул на Савельева, скользнул взглядом по вороту дубленой шубы, разыскивая петлицы. Не найдя их, предусмотрительно выпрямился и, приставив лопату к ноге, как винтовку, простовато проговорил:

— Снег убираем. Командарм должен приехать. Да, видно, в такую погоду не доберется…

«Какую глупость могут придумать взрослые люди!» — сердито подумал Савельев.

— Кто старший у вас?

— Во-он в шинели, старшина, — охотно доложил боец.

Обходя работавших, Савельев направился к старшине. Тот узнал его еще издали и зычно крикнул:

— Отставить работу! Равнение на середину!

Стараясь твердо ступать по сугробам, подошел к Савельеву.

— Товарищ генерал! Команда бойцов убирает снег. Докладывает старшина Кремляков.

— Здравствуйте, товарищ Кремляков, — поздоровался Савельев, подавая руку. — Не рано ли за расчистку взялись?

— Вообще, товарищ генерал, рановато. Завируха не кончилась, наметет опять.

— А зачем надумали убирать сейчас?

— Вас собирались встречать, — признался старшина. — Ждали часика через два.

— Кто распорядился? — нахмурился Савельев.

— Начальник штаба. Он и сам был здесь.

— Доложите ему, что я приказал людей отправить на занятия.

— Есть доложить — людей отправить на занятия! — козырнул старшина.

На широкой опушке к Савельеву, запыхавшись, подбежал командир полка майор Свирин. Выслушав его рапорт, командарм строго спросил:

— Из окопов, по всей вероятности, не пытались убирать снег?

— Нет, товарищ генерал, — признался Свирин. — Днем нельзя, снег нужно выносить в закрытые места. Японцы не любят, когда наш боец покажется: стреляют. А ответ послать нельзя…

— Для бойцов не нужно? А для меня дорогу расчищать? — Свирин виновато молчал. — Ну что же, пойдемте осмотрим боевые порядки второго батальона.

— Днем опасно, товарищ генерал, — предупредил Свирин.

Но командующий молча направился в сторону границы. Свирин недовольно вздохнул и, приказав передать о прибытии генерала командиру дивизии, вызвал четырех рослых бойцов в белых маскировочных халатах:

— Попарно вдоль тропы. Метров за десять в стороне. Вперед не заходить. Заряжай!

И он быстрым шагом догнал командарма.

Сюда, в глухую чащу, буран не добирался. Он только угадывался по угрожающему шуму верхушек деревьев, да по сыпавшимся сверху серебристым снежинкам. С границы, с большими перерывами, доносились то глухие, то звонкие хлопки выстрелов.

— Японцы? — спросил командарм.

— Они, товарищ генерал, — подтвердил Свирин. — Теперь им скучней стало. Недавно еще развлекались…

Он рассказал о чучеле, поставленном разведчиком Варовым.

— Утром поденщик заметил, — продолжал майор, — бойцы так называют японских смертников-охотников: целый день лежат, выжидают… Заметил смертник — и давай гвоздить. Потом, должно быть, разобрал в чем дело и со злости в клочья расстрелял все чучело, один кол остался. Часа три упражнялся. А через недельку в нашей дивизии узнали об этом случае и как сговорились: за одну ночь, наверно, сотню чучел выставили. Ну, с утра японцы и дали им бой! — Свирин запнулся и незаметно взглянул на командующего.

— Ну и что? — с интересом спросил тот.

— Полдня со злости стреляли. А потом собрал полковник Мурманский командиров полков и по выговору всем вкатил за нарушение нейтралитета.

— За что, за что? — Савельев остановился, и обернулся к Свирину.

— За нарушение нейтралитета, — повторил Свирин. — За политическую близорукость.

— Так… — повел плечами командарм и двинулся дальше. — Потом что? — спросил он после длительной паузы.

— Изжили этот недостаток, — неуверенно пробубнил Свирин, — правда, не совсем. Да разве уследишь? Бойцам обидно: на них охотятся, а им за чучело — взыскание. Впрочем, теперь и японцы меньше резвятся: либо патроны жалеют, либо целей нет.

Они вошли в редколесье, за которым начиналась открытая лощина.

— Товарищ генерал, здесь нужно подождать, — предупредил Свирин. — Сейчас разведчик доложит о видимости. Место открытое, а буран, кажется, затихает.

Неожиданно со стороны лощины донесся выстрел. Командарм недоумевающе взглянул на Свирина. Тот пояснил:

— Значит, нельзя. Если заметят, будут стрелять. Придется в обход, товарищ генерал, это километров шесть.

— А напрямик сколько? — спросил Савельев.

— Напрямик — метров триста, только нужно переползать, прятаться за кочками.

— Показывайте дорогу через лощину, — решил Савельев.

Согнувшись, они пробрались сквозь густой кустарник и нырнули в высокую осоку, наполовину занесенную снегом. Метров через сто Свирин остановился. «Передохнуть нужно командарму», — решил он и, схитрив, доложил:

— Здесь нужно подождать, товарищ генерал.

Место позволяло присесть. Не успели они поудобнее устроиться, как к ним подполз боец.

— Вы что здесь делаете? — спросил его Савельев.

— Да я с отделением за вами шел, надежней так. А здесь прошел вперед — проверить видимость и поденщика.

— Так это вы