— Вот, слушайте, как нам помогают, — и он начал читать, сколько в фонд Красной Армии поступило от рабочих, служащих, колхозников и интеллигенции валенок, полушубков, шерстяных перчаток, варежек и меховых рукавиц, — А ведь последнее отдают. И кто отдает? Старики, матери, вдовы…

Только один Калмыков не хотел участвовать в завязавшейся беседе. Он встал и незаметно скрылся в густом кустарнике. От внимательного взгляда Ошурина не ускользнуло смущенное выражение его лица. «Что это с ним сегодня?» — подумал старший сержант. Отстав от обоза, когда все, в том числе и Калмыков, тронулись с места, Ошурин прошел по следам шофера и раскопал в боковине сугроба фляжку с водкой. «Вот для чего от команды он убежал. Ну и тип!»

Вечером в землянке, то в одном, то в другом углу, раздавались голоса спорящих. Одни говорили «Ловкач!» или «Ничего особенного не произошло». Но большинство осуждало Калмыкова.

— Бойцы в окопах стынут, а он в землянке водкой греться надумал!

К столу, на котором стояла фляжка, подошел Варов. Он взглянул на Калмыкова и спросил:

— Вас заправить, водитель? Опохмелитесь?

— Ладно, Петро! — одернул его сидевший рядом с Калмыковым Федорчук. — Тут зубы скалить нечего. Не пойму, що и делать.

— Ты что, казак, не поймешь? — вмешался Новожилов.

— Сидай, Сэмэныч, сюды, Зараз расскажу.

— Не надо, — хмуро попросил Калмыков. — Говорил же — никому.

— Помовчи, — сердито оборвал Федорчук. Водку вин покупав командиру взвода Зудилину, — шепотом пояснил он Новожилову.

Тот строго спросил:

— Правда?

— Да ерунда! Не имел я никакого полного права этого делать.

— Ты чего крутишься? Так чи ни? — настаивал Федорчук.

— Ну так, — неохотно отозвался Калмыков. — Так что же с этого? Он имел полное право попросить.

— Идем к политруку, — решительно потребовал Новожилов и взял Калмыкова за рукав, — Идем, идем!

Но в это время в землянку вошли Бурлов, Рощин, Зудилин. Выслушав рапорт дежурного, старший политрук прошел к столу. Рощин, взяв флягу, повертел в руках, сердито взглянул на Зудилина. Тот быстро опустил глаза. «Это же его фляжка. Нужно сейчас сказать. Фу-у, какая ерунда! При бойцах?» — растерянно думал Рощин.

— Товарищи! — услышал он голос политрука. — Вот эту фляжку с водкой спрятал в снегу Калмыков. Где он покупал водку, за какие деньги, остается загадкой: он мне не сказал ни слова. Я принял решение послать письмо его отцу Никифору Платоновичу и жене Екатерине Сергеевне, которая воспитывает двух детей. В нем придется извиниться, что вынуждены огорчать неприятным известием.

Рощин опять взглянул на Зудилина.

— Неприятным и для них и для нас… Так придется и написать, что с их родным и близким Карпом Никифоровичем командование много раз беседовало, а он подрывает дисциплину…

«Сейчас Зудилин должен вмешаться. Он не может не сказать», — волновался Рощин. Старший лейтенант посмотрел на Калмыкова. Тот не сводил умоляющих глаз с опустившего голову Зудилина.

— Как думаете, товарищи? — после долгого молчания спросил Бурлов.

— Правильно! — раздались голоса батарейцев.

— Как же так? — растерянно воскликнул Калмыков.

— Кажи, кажи, — шептал Федорчук, толкая его в бок. Однако шофер махнул рукой и, обхватив голову, облокотился на колени.

— Я не согласен! — глухо проговорил Федорчук, вставая.

Все повернули головы к нему.

— Не согласен! — упрямо повторил он.

— Я тоже, товарищ старший политрук, не согласен.

Не успели вам доложить, — виновато отозвался и Новожилов. — Ему приказали купить водки.

Рощин стремительно вышел из землянки и направился в командирский блиндаж. Когда через полчаса, следом за рассерженным старшим политруком туда же вошел Зудилин, Рощин подошел к нему:

— Ты попросил у бойца извинение?

— У кого? — удивленно спросил Зудилин. — У этого вруна и проходимца?

— Мерзавец! — вспылил Рощин.

— Лейтенант Рощин! — крикнул Бурлов. — Нельзя так. Рощин взглянул на Бурлова и выбежал из блиндажа.

…Когда Бурлов по телефону проинформировал Курочкина о проступке Зудилина и предложил не налагать на него взыскания, а обсудить на командирском совещании, капитан не согласился.

— Зачем изобретать? Устав определяет меру воздействия.

— Ничего, приедешь, поговорим, — ответил Бурлов. — Неписанные меры тоже могут быть полезными.

Курочкин пришел в полубатарею раньше назначенного времени, чтобы объясниться с Бурловым до совещания. Уверенность, с которой Бурлов настаивал на обсуждении, начинала раздражать капитана:

— Федор Ильич, я не хочу спорить. Возможно, то, что ты предлагаешь, и более действенно, но в других условиях, — говорил он. — В подразделении же, стоящем на переднем крае это не годится.

— Почему? — спросил политрук.

— Командир должен знать, Федор Ильич, что о его действиях не будут судить-рядить, и что если он сделал промах, с него взыщет только старший начальник.

— Но есть еще и коллектив, Виктор Захарович.

— Да, но, в конечном счете, за его проступки отвечаем мы с тобой. Начальник обязан воспитывать своих подчиненных.

— А остальные, Виктор Захарович? Не нужно забывать, что не личность — главная сила, а коллектив.

— В армии военного времени.

— И в армии военного времени тоже! — загорячился, наконец, и Бурлов. — Это нисколько не снижает ни боеготовности, ни дисциплины, ни тем более ответственности. Ты отвечаешь перед старшим начальником. Но пусть с тобой отвечают и другие. Никуда не денешься: судят не только начальники, а и товарищи по службе…

Спор прервался громким стуком в дверь. Курочкин быстро одернул гимнастерку и, чтобы скрыть возбуждение, пересел к окну.

— Войдите, — разрешил он.

В дверях показался помкомбата Грищенко, а за ним вошли автотехник Чупрунов, звукотехник Хорошавкин, командир взвода Володин, Рощин. Последним появился Зудилин.

Когда все уселись, Бурлов объяснил причину совещания, Командиры недоуменно переглянулись. Зудилин от неожиданности встал, потом снова сел.

— Встаньте, товарищ Зудилин, — приказал Курочкин.

— Проступок товарища Зудилина затрагивает честь всех командиров, — говорил Бурлов. — Зудилин приказал бойцу купить водки. Отдавать приказ, заставляющий бойца становиться на путь недостойного поведения, — значит совершать преступление. Калмыков обязан был выбирать: или самовольная отлучка и покупка вина, или невыполнение приказа Зудилина. Зудилин имеет за сравнительно короткое время уже два взыскания.

Наступило неловкое молчание. Наклонив головы, присутствующие старались не смотреть на Бурлова и Курочкина, Хорошавкин, как обычно, что-то чертил в блокноте. Рощин вертел карандаш.

«Не могут же, они его оправдывать? А молчат, — забеспокоился Бурлов, чувствуя какой-то просчет. — Надо было подготовить людей к этому… Чепуха! — сейчас же возразил он себе. — Кому нужна отрепетированная форма?»

— Что здесь судить? — нарушил молчание Грищенко. — Свалял дурака, пускай отвечает. Командиру батареи и вам дано право взыскивать.

— Здесь дело не только во взыскании, — возразил лейтенант Чупрунов. — А где честь командира?

— Можете представить, как на него смотрели бойцы, — вмещался Рощин. — Позор!

— Ты уж слишком! — возразил Володин. — Да еще заставлял стать на колени перед подчиненным!

— Который просидел в тюрьме два года, — добавил Зудилин.

Командиры заговорили все вместе. Курочкин нахмурился и встал.

— Больше порядка, товарищи