— Эх вы, Калмыков! Это гимнастерка бойца. А вы: девчата!

Калмыков виновато отвел глаза.

— Больше этого не будет, товарищ старший лейтенант. Разрешите идти?

— Идите.

Калмыков поднял гимнастерку, повесил ее на сук и зашагал к землянке.

Выждав, пока Федорчук и Ошурин скрылись в тамбуре, Рощин оглянулся кругом и подошел к висевшему на ветках обмундированию. Он отыскал гимнастерку с нашивками младшего сержанта и ножом осторожно срезал с петлиц сделанные ниточками знаки различия. Затем, достав из кармана шинели металлические треугольнички, принялся старательно привинчивать их к петлицам. Он не слышал, как из землянки выбежала в накинутой шинели Сергеева. Она сначала нахмурилась, заметив Рощина около своей гимнастерки, потом разглядела, что он делает, и тихонько ушла назад.

Занявшись осмотром оружия и боезапасов, Рощин только под вечер выбрал время, чтобы проверить работу Федорчука. Когда он вошел в землянку, Федорчук и Варов уже кончили кладку печи. Сложенная из серого дикого камня, она занимала половину землянки и очень напоминала паровоз. Сходство дополняли выступавшие сверху два торца железных бочек.

Заметив Рощина, Федорчук спрыгнул откуда-то из-под потолка и рявкнул во всю силу, своего баса, очевидно, чтобы услышали и работающие снаружи.

— Смир-р-рно!

Опустив выпачканные глиной, руки, он с видимым удовольствием отрапортовал:

— Товарищ старший лейтенант, команда бойцов кончав оборудование бани! Докладуе старший Федорчук! — бросил ан свирепый взгляд на улыбавшегося Варова.

— Вольно! А кто же младший Федорчук?

— Гм, ошибся. Треба було сказать: старший команды, — смутился Кондрат Денисович.

— Ну, добре, — сказал Рощин. — А как с дровишками?

— Скоро нарубят.

— Идемте, посмотрим.

— Есть! Варов, бери, устанавливай вьюшку!

— Все будет в порядке, товарищ старший Федорчук, — отрапортовал Варов и полез на «паровоз».

Через минуту оттуда послышалось сопенье и невнятные междометия. Наконец, сердито проворчав: «Из меня печник, как из медведя — пианист! Не лезет проклятый феррум». — Варов швырнул самодельную вьюшку на землю.

— Здравствуйте, товарищи! — донесся от дверей голос Сони Давыдовой: — Кто это там железками бросается? А Калмыкова нет? — назвала девушка первую попавшуюся фамилию.

— A-а, Сонечка! — обрадовался Варов и спустился вниз. — Я сейчас вам все объясню и на все ваши вопросы дам исчерпывающие, научно обоснованные ответы. — Он протянул Соне облепленную глиной руку: — Здравствуйте. Ах, простите, я забыл снять перчатки!.. Да, так вот. На второй вопрос! Калмыков только что соизволил вылететь в трубу. Так сказать, в мировое пространство. Я ему доказывал, что это нецелесообразно и не совместимо с его должностью. Но что поделаешь? Гордыня!

— Ох и болтун же ты, Петя, — засмеялась Соня.

— Не болтун, а поэт. Вот, пожалуйста: экспромтом: «В землянку, где мучился Петр-симпатяга, ворвался луч солнца — Соня… гм… миляга».

— Сам ты миляга, — обиделась Соня. — И вообще, Петя, ты многое себе позволяешь.

— Сонечка! Это же поэтические искания-рифмы. Я же еще окончательно не остановил своего выбора, какую утвердить, — поспешил заверить Варов и переменил тему: — Конечно, я больше изобретатель, чем поэт! Вот моя мечта, — он показал на печь. — Правда, Федорчук исковеркал весь стиль.

— Хватит тебе плести. Лучше окажи: что это за пушка? — показала Давыдова на вмазанную в печь трехдюймовую трубу, торчащую в сторону.

— Ох, темнота, темнота! Это же не пушка, а мегафон. «Волгу-Волгу» видела? Вот там Вывалов в него кричал: «Полный, самый полный!» А здесь тоже для связи. Когда ребята будут мыться, — ничего. Можно и зайти. А вот, допустим, ваш взвод. Понадобилось тебе, допустим, передать в кочегарку: «Петр Григорьевич, повысьте температуру». Подходишь к этой трубе и в нее передаешь. С той стороны плеснут водичкой, — А тут — парок, сухди, горячий.

— Вот хорошо! — воскликнула Соня.

— Или вот: нужен тебе веничек попариться. Ты передашь: «Петя, веничек». Я сейчас же беру веничек. Захожу…

— Как тебе, Петька, не стыдно? — Соня покраснела и убежала.

Опять нашкодыв? — входя в землянку, недовольно проворчал Федорчук. — Давыдова вышла.

— Это я делал ей некоторые пояснения насчет того, как пользоваться баней. Ну, она… — заметив, что Федорчук с грозным видом направился к валявшейся вьюшке.

Варов быстро поднял ее. — Но, но! Только без репрессии, эксплуататор! — он проворно взобрался на печь и, почувствовав себя в безопасности, добавил: — Понимаете, товарищ старший Федорчук, эта деталь вашей конструкции, стыдясь своего уродства, упала в обморок.

— Та ты же ее не тим кинцом пхаешь в дымарь. Растяпа! — уже миролюбиво заметил Федорчук. — Через три часа люди прийдут мыться. Понимаешь?

А Давыдова, запыхавшись, влетела на зеркальный лед Волынки.

— Ой, девочки, какую баню сделал нам Петя! — еще издали закричала она.

— Не нам, а наверное тебе? — съехидничала подруга, вытаскивая багром глыбу льда.

— А ну его! — Соня опять покраснела. — Ого, сколько вы надолбили льда! И за день не перевезешь. Молодцы, девочки!.. Ой, Валечка, у тебя пузырьки поразрывались, — болезненно скривилась Соня, разглядывая руки Сергеевой.

— Это пустяки, Соня, пройдет, — ответила Сергеева. — Ты вот что, сбегай, попроси чего-нибудь для перевозки льда к бане!

— Есть, товарищ младший сержант! — отрапортовала Давыдова, прикладывая руку к шапке. Через минуту ее маленькая фигурка уже мелькала далеко между кустами.

— Старший лейтенант говорил, что сегодня будет баня, — сказала Сергеева девушкам.

— А больше он тебе ничего не сказал? — лукаво улыбнулась соседка.

— Нет. Больше ничего, — просто ответила Валя. Раздался сдержанный смех.

— Тоня, — строго проговорила Сергеева. — Я прошу, чтобы это было в первый и последний раз.

— А сердиться, младший сержант, нечего, — заметила Анастасия Васильевна. — Нечего… Мы тоже за тебя беспокоимся. Ты наш командир, а в жизни командиры тебе, и я, и все мы. Так-то… Правда, Анатолий Андреевич хороший человек и строгий начальник. А вот возьми Клавдию Огурцову. Со взводным Зудилиным…

— А тебе какое дело? — дернула плечами Огурцова.

— Эх ты — девчонка! Ты знаешь зачем пришла в армию, какое сейчас время?.. Нам всем есть дело, мы за тебя отвечаем.

— Подумаешь, ответчица!

— Гнать тебя нужно из армии!

— Прямо! Сейчас выгонят! Лучше уж…

— Эх, ты!..

— Хватит! — строго одернула спорящих Сергеева. — Вон ребята идут сюда.

К реке направлялся Ошурин с бойцами. Они везли сани и несли плащ-палатки.

— Ну как, труженицы? — крикнул Ошурин еще издали. — Ого, да вы целые горы наворочали. Молодцы!

Бойцы забрали ломики у девушек. Потом в два приема весь лед развезли по назначению: на кухню, к баньке, в землянки. Федорчук, принимая лед, журил «поставщиков» за его недоброкачественность. По его кондиции, куски должны быть не больше одного кубического дециметра, а ему несли полуметровые глыбы…

Вечером, когда второй взвод во главе с Рощиным и Бурковым пришел в баню, Федорчук важно восседал на верхней полке. Он довольно крякал и стонал. Варов казался рядом с ним щупленьким подростком.

— Разрешите, товарищ