дверей, подергал лом, которым они запирались, и направился к гаражу. Ли Фу выждал, пока тот скрылся за дверями и начал срывать с оконного пролета закрепленную гвоздями решетку. Работа подвигалась медленно. Минут через двадцать наблюдавший в щель арестованный тревожно предупредил Ли Фу:

— Кто-то, вроде, крадется!

— Уходи-ка… Дай я посмотрю, — шепнул Ли Фу. Он узнал Киоси.

У дверей послышалась тихая возня и легкий скрежет лома о проушины. Дверь приоткрылась. Шагнувший в сарай Киоси попал в объятия. Ли Фу. Обрадованные, они крепко пожали друг другу руки.

— Уходи и закрывай, двери, — шепнул Киоси:

— В ночь с пятницы на субботу будут оправлять партию арестованных. Зачем — не знаю. Знаю только, что будет усиленная охрана.

— Спасибо тебе за все, за все! — Ли Фу еще раз быстро пожал руку своему другу. — Теперь иди. Я еще поговорю с людьми…

Киоси осторожно вышел из сарая и быстро направился к себе. Тихо раздевшись, шофер господина майора лег спать.

4

Ошурин доложил старшему политруку, что Кривоступенко без разрешения провел ночь на кухне, а на замечание младшего сержанта Селина ответил грубостью.

Кривоступенко теперь с каким-то раболепством выполнял все указания Бурлова. Пробу повар готовил с подчеркнутой скрупулезностью и приносил ее сам в добытых где-то фаянсовых тарелках.

У Бурлова все это вызывало глухое раздражение. «Перепугал я его, что ли? Какая-то лакейская угодливость. Нужно поговорить, чтобы правильно понял мои требования», — думал Федор Ильич, но откладывал, ввиду занятости, беседу с Кривоступенко со дня на день. Сейчас Бурлов почувствовал, что оттягивать больше нельзя.

— Товарищ старший политрук, а дежурный сказав, шо вы ушли на боевые порядки, — испуганно пробормотал повар, когда Бурлов зашел на кухню. — Завтрак уже готов, зараз приготовлю пробу.

— Не нужно, — предупредил его Бурлов и почувствовал неловкость. «Нет, он все же беспокоится и старается. Нельзя перегибать».

— Садитесь, Ефим Игнатьевич, поговорим, — предложил он. — Нарекания со стороны бойцов на вас продолжаются. А сегодня доложили, что вы без разрешения остались на кухне да еще оскорбили товарища Селина? Почему так?

Мягкость в голосе старшего политрука ободрила Кривоступенко. Его лицо посветлело, глаза затеплились смущенной улыбкой.

— Трудно угодить всем, товарищ политрук. Вон сколько народу на меня командир дивизиона взвалыв. Правда, и народ без причины, говорит не будэ. Конечно, может, когда и ошибаешься. А с товарищем младшим сержантом я так… Здуру. Овощи мерзли, а доложить забув. Вин отправляв на ночь в землянку, а який тут отдых? — махнул рукой Кривоступенко.

— Нужно следить, чтобы этого больше не случилось, Ефим Игнатьевич. Еще вот что: старший сержант Ошурин для вас непосредственней начальник, хотя вы и не батареец. Белье получаете у него, спите во взводе, заботится о вас он, а начальник вам не он?

— Я никогда того не заявлял, — запротестовал Кривоступенко.

— Огневую подготовку пропускаете. Без этого вы только повар, а не боец. Для красноармейца основное — оружие. Ваша семья где?

— Теперь в оккупации, — на скулах Кривоступенко заходили желваки. — Побьют их там, як узнають, шо я в армии. Черт их понес на Украину.

— Расстраиваться нечего. Может, все хорошо будет, — сочувственно сказал Бурлов и вдруг вспомнил, что Кривоступенко как-то говорил, что семья его в Новосибирске… «Ерунда какая-то. Когда же они могли выехать? Может, жена его обманывает?»

— Расстраиваться нечего. А нарекания бойцов учтите, — старший политрук направился к двери. «Черт его знает, нужно, пожалуй, запросить Новосибирск», — опять подумал он.

На зачетные стрельбы Кривоступенко явился вместе со всеми. Стоял пасмурный декабрьский день. Морозная, седая от инея тайга спокойно дремала. В тишине выстрелы разносились гулко и резко, как щелчки бича!

Старший политрук усложнил упражнение: когда из траншеи показывалась мишень, он называл фамилию красноармейца. В течение нескольких секунд нужно было успеть прицелиться и выстрелить. Разведчики волновались. Как только показывалась мишень, затаив дыхание, напряженно замирали.

Только Федорчука и Новожилова, казалось, не коснулось общее напряжение. Они спокойно наблюдали за мишенями. Но и Бурлов не спешил их вызывать.

— Земцов! — скомандовал политрук при очередном появлении мишени.

Земцов вздрогнул и быстро выстрелил.

Наступила тишина.

— Двойка! — крикнул Селин.

— Стрелок! — осуждающе бросил Федорчук.

— Руки дрожат! — виновато отозвался Земцов.

— Товарищ старший политрук, разрешите мени три раза выстрелить за один показ! — попросил Федорчук.

— И мне! — одновременно раздались голоса Новожилова и Варова.

— А мне два? — обратилась Сергеева.

— Я не возражаю. Только скидки в оценке не будет.

— Согласны! — дружно ответили бойцы.

— Варов! — вызвал Бурлов, когда показалась мишень.

Раздались один за другим два выстрела. Третьего Варов сделать не успел: мишень скрылась.

Бурлов подошел к телефону.

— Два?.. Так и должно быть. Какие попадания?.. Понятно! — Бурлов передал Селину трубку и подошел к Варову.

— Молодец, товарищ Варов! Десятка и восьмерка, — объявил он.

— Служу Советскому Союзу, — ответил Варов. Лицо его сияло. Но когда Федорчук за один показ сделал три выстрела и выбил двадцать восемь очков, а Новожилов все пули положил в десятку, он помрачнел.

— Отак треба стрилять, Петро, — подтрунивал над ним Федорчук.

Кривоступенко, стрелявший одним из последних, тоже не подвел взвод.

В конце Бурлов вызвал Огурцову, но та продолжала лежать с опущенной винтовкой.

— Вы почему не стреляете? — спросил старший политрук.

— Боюсь, — повернула к нему голову Огурцова. По цепи прокатился сдержанный смех. Бурлов нахмурился.

— Не могу я, — вдруг выкрикнула она. — Я не мужик, а девушка… женщина. Я могу считать, писать…

Клавдия не плакала. Ее лицо, кроме злобы, ничего не выражало.

«Как с ней поступить?» — подумал Бурлов, чувствуя на себе взгляды разведчиков.

— Товарищ Огурцова, останьтесь после стрельбы здесь. Будем учиться не бояться, — приказал он.

После обеда дневальный Варов громко объявил:

— Линейный взвод отстрелялся на «отлично». Вычислители, из-за Огурцовой, — на «посредственно»: Какие будут предложения?

— Утвердить! — отозвались бойцы.

— Тогда приготовиться к построению. Направление — к артиллеристам! — закончил Варов.

Разведчики шумно направились к выходу.

— А вы, товарищ водитель, соизволите идти на занятия по материальной части? — ехидно спросил Варов сидевшего около печки Калмыкова.

— Мне эти занятия нужны, как твоему языку двигатель, — отозвался Калмыков. — Дневалишь — и дневаль себе, а не транслируй.

— Есть дневалить! — козырнул Варов. — Я понимаю, конечно, ваша стихия — моторы, баллоны, прерыватели без искры. Но вы не имеете права не знать смежную специальность…

— Нет, имею полное право не идти! Какая такая смежная специальность? Я шофер первой, руки. Мне смежность не нужна, — но, заметив вошедшего в землянку старшего сержанта Ошурина, Калмыков быстро встал и направился, к выходу.

— Поторапливайтесь, товарищ Калмыков. Задерживаете строй, — предупредил Ошурин, догадавшись по лицу Варова о содержании их разговора.

— Я про эти пушки сам могу не только рассказать любому, а тенором спеть… — бурчал Калмыков.

Увидев