Вилли ответил ему широкой улыбкой и поспешил навстречу хозяйке, пожаловавшей в столовую.

— Мне жаль, мадам, — поцеловал он ей руку, — но насущные дела заставляют меня покинуть ваш райский уголок. Завтра утром я зайду к вам, чтобы рассчитаться.

Говоря это, он краем глаза наблюдал за Крейцбергом, лицо которого помрачнело. Гауптштурмфюрер сел за стол уже в другом настроении: улыбка исчезла, лоб покрылся морщинами.

— Я слышал, вы собрались уезжать?

— Дела, к сожалению... — Вилли взглянул на него честными глазами. — В Берне выпускают мою повесть, и я должен лично пообщаться с издателем.

— Поздравляю! — Гауптштурмфюрер с натяжкой улыбнулся. — Когда едете?

— Завтра. — Вилли знал, о чем его сейчас спросит Крейцберг и не ошибся. Тот действительно произнес, как бы между прочим:

— День сегодня хороший — солнце, воздух... В поселок сегодня не собираетесь?

— Схожу, конечно. Надо попрощаться с местными красотами.

— Да уж, места здесь уникальные, — подтвердил гауптштурмфюрер и добавил, словно кто-то приглашал его, — а я вот не смогу составить вам компанию. Назначил деловую встречу...

После завтрака Вилли, не таясь, вышел из пансиона и направился в банк, где снял со счета оставшиеся деньги — две с половиной тысячи франков. Это выглядело вполне логичным для отъезжающего и не должно было насторожить Крейцберга, который следил за ним. Вилли знал об этом — заметил на той стороне улицы, остановившись у магазинной витрины. Поторчав у расписания поездов на вокзале, он вернулся в пансион.

Грузовик стоял во дворе. Отозвав шофера в сторону, Вилли заговорил с ним. Тот сперва засомневался, но тысяча франков успокоила его совесть: он же не отвечает за угон автомобиля. С каждым может случиться...

Во время обеда, пока Крейцберг мирно беседовал с Бутом, Дюбуэль, одетый в спортивную куртку и вязаную шапочку, проскользнул в номер Вилли и, спустившись по лестнице, вышел через калитку на улицу.

Машину он нашел в соседнем квартале, которую открыл взятым у Бута ключом. Двигатель завелся легко. Дюбуэль, стараясь держаться безлюдных улиц, выехал за город и, преодолев треть пути до поселка, поставил грузовик так, чтобы видеть дорогу метров на тридцать позади. Не выключая мотора, он принялся ждать, пристально вглядываясь в боковое зеркало.

«Хорьх» вынырнул из-за поворота, оставляя за собой шлейф пыли. Дюбуэль даже не взглянул на его номера, потому что увидел на переднем сидении самого Крейцберга. «Хорьх» требовательно засигналил тронувшемуся у него под носом грузовику, но Дюбуэль пресек ему путь, прижавшись к скале. «Хорьх» пошел на обгон — дорога здесь сужалась, и легковушка неслась чуть ли не по самому краю дороги. Когда она опередила грузовик на полкорпуса, Дюбуэль резко бросил тяжелую машину влево, ударив «Хорьх» бампером и крылом. Передние колеса той зависли над пропастью. В следующий миг, сбив низкие защитные столбики, она рухнула вниз.

Крутанув руль вправо, Дюбуэль выровнял грузовик и, не останавливаясь, доехал до поселка. Там он оставил машину и пешком добрался до остановки, где сел на автобус, идущий до Цюриха. Только ночью окольным путем он вернулся в Альтдорф.

Вилли не ложился и сидел в темной комнате, глядя в окно, словно что-то мог увидеть во мраке города.

— Я уже знаю... — встретил он Дюбуэля возбужденным шепотом. — Хозяйку вызывали в полицию по поводу угона машины. Там считают, что похитил ее неопытный водитель, который случайно сбил «Хорьх» и скрылся. Все, как мы и предполагали.

— Ко мне никто не заходил?

— Где там! Не до вас сейчас! У всех на языке авария. И смерть нового постояльца. Кстати, погибли все трое.

— Еще бы, такая высота... Как шофер?

— А-а, ерунда. Вы разбили только левое крыло, но за десяток франков он быстро заменит его.

— Полиция не цеплялась к нему?

— Нет, только поверхностный допрос. У него алиби: с пяти часов он сидел в кофейне, где пил аперитивы. Оттуда его и взяли около восьми часов вечера.

Дюбуэль снял ботинки и хотел было уходить, но остановился перед дверью. Обернувшись, он обнял Вилли. Так, не выпуская ботинок из рук, он произнес:

— Удачи тебе! — И отпрянул, словно кто-то мог обвинить его в сентиментальности. — Я подам весточку где-нибудь через неделю. Придется пожить здесь пока, чтобы не вызвать подозрений... Думаю, полиция скоро успокоится — в Бюро ХА скоро выяснят, кто на самом деле погиб, и спишут аварию на какую-нибудь из разведок. «Интеллиджент сервис», например. Я оставил им улику в машине — платок английского производства.

Дюбуэль исчез за дверью. Вилли постоял еще немного и лег спать. Нужно было отдохнуть перед дорогой.

— Сообщение от полковника Кладо, товарищ генерал.

Русанов только что положил трубку аппарата ВЧ. По-видимому, разговор был важным, потому что он несколько секунд смотрел на Шитикова непонимающе, а, поняв, заторопился:

— Ну, что там, Петр Леонтьевич?

Полковник положил на стол страницу расшифрованного текста. Прочитав, генерал покачал головой.

— Да-а... Повезло ему...

— Гестапо все равно его схватит когда-нибудь. Надо выводить Кладо из игры.

— Пожалуй. Он уже столько сделал, что хоть памятник ему ставь... А что он сам думает, что предлагает?

— Хочет остаться в Швейцарии. Но ведь это опасно, поэтому, полагаю, ему следует уехать в Испанию. Там есть надежные люди, его устроят до конца войны.

Генерал Русанов еще раз перечитал шифровку, положил ее на стол.

— Думаете, Кладо согласится?

— Если вы прикажете, то...

— Понимаю вас, Петр Леонтьевич, и ценю ваше отношение к Кладо, но не уязвим ли мы его тем самым?

— Сначала, вполне может быть. Однако мы должны беречь кадры. Нам здесь все-таки виднее...

— Кто его знает, где оно виднее... Кстати, как дела у Кана в Париже?

— Как было, к сожалению, уже не будет. Но две рации работают, и информация идет важная. Есть еще третий радист. Предлагаю перевести его в Швейцарию, как запасного. Пусть пока осядет и молчит.

— Разумно. Сведения Коломба очень интересуют Генштаб, и резерв в Швейцарии необходим.

— Сегодня же свяжусь с Каном. Хорошо бы легально переправить радиста через швейцарскую границу.

— А с Кладо поступим так, — решил Русанов. — Предложите ему от моего имени переехать в Испанию. Но последнее слово — за ним.

—