Миллер и открыв его, начала перебирать вещи. Вытащив наружу красивое синее платье, я натянула его на себя, подметив, что размеры у нас с ней были одинаковыми. Платье село на меня как влитое, а значит в ближайшее время забота о нужной мне одежде отпадала сама собой. Покопавшись в ее огромном чемодане, я вытащила наружу еще четыре таких же красивых наряда, один строгий костюм, три пары обуви и небольшую шкатулку, открыв которую я ахнула. В ней лежали драгоценности женщины. Пара браслетов и колье, несколько пар сережек и колец, которые были самыми что ни на есть произведениями искусства. Еще в чемодане был флакон ее любимых духов, несколько пачек сигарет, перчатки, плащ и всякие женские мелочи, без которых ни одна красавица не могла обходиться. Поглядев на все эти сокровища, мне стало не по себе, поскольку это великолепие знаменовало собой понимание того, насколько бренны мы в этом мире. Всего каких-то пару часов назад Хильза Миллер была обладательницей всего этого, а теперь ее тело было равнодушно ко всей этой мишуре, мирно тлея под кронами деревьев безмолвного леса. Сев на кровать, я провела рукой по предметам и мне в голову пришла мысль, что я начинаю бояться себя. Всего несколько месяцев назад, когда был жив Димка, для меня было бы кощунством надевать вещи женщины, которой я собственноручно закрыла остановившиеся глаза. А сейчас я равнодушно смотрела на это, испытывая даже какое-то триумфальное вожделение, ощущая, что первая видимая мною смерть фашистской зверюги знаменовала собой начало моей вендетты во имя моей погибшей любви и давала мне силы двигаться дальше. Повесив одежду в шкаф и разложив остальные предметы по ящикам, я так же разобрала чемодан Штольца, отметив про себя то, что парочка относилась к любителям изысканных и дорогих вещей.

Спустя четверть часа в комнату вернулся Андрей и устало опустился в стоящее подле стола кресло.

− Одна сотая сделана, − проговорил он и окинув меня взглядом спросил. – Ты как?

− Нормально, насколько это может быть при данных обстоятельствах, − сдержанно проговорила я и налив из хрустального графина воду выпила ее залпом. – Как там Гордеев?

− Уже получше. Я его перевязал и отдал твой коньяк. До завтрашнего утра будет как огурчик со своей рукой, − ответил мужчина.

− В этом доме кто-то кроме нас еще есть? – тихо спросила я.

− Да, в другом крыле живет немецкий архитектор, Йозеф Шульман, близкий друг фон Герцена, поэтому он будет очень часто появляться здесь. А помимо него еще горничная и две кухарки.

− Они польки?

− Да.

− А хозяева дома кто?

− Польские евреи были хозяевами. Но так как всех отправили в гетто, то дом перешел в распоряжение немецкого командования.

− Андрей, это же и гетто здесь рядом, − проведя по лбу ладонью и издав томительный стон проговорила я.

− Рядом, Оля, рядом. Аушвиц всего в шестидесяти километрах, − сосредоточенно ответил Андрей и поглядев на меня добавил, − приляг, отдохни немного, вечером в ресторан пойдем. Фон Герцен пригласил. Нужно вливаться в это проклятое окружение. Там наш резидент будет скорее всего тоже, нужно понаблюдать за ним. Когда я отойду от тебя, ты отвлеки немца чем-то, на танец пригласи или в карты сыграй. Держи только на расстоянии его, Штольц и Миллер хоть и неприкосновенные персоны здесь, но чем черт не шутит.

− Я поняла, сделаю все как надо, − тихо ответила я, зайдя за ширму и стаскивая с себя платье.

Накинув на тело халат, я вышла и неуверенно посмотрела на Андрея. Он, словно поняв по моему взгляду, что меня тревожило, сказал усмехнувшись:

− Я на диване лягу, не переживай.

− Да нет, я не поэтому так на тебя посмотрела. Наоборот, спать в одной постели будем. Кровать большая, места предостаточно. Зачем рисковать. Вдруг горничная решит внезапно войти или еще что, а Штольц и Миллер, которые славятся своей страстью друг к другу, по разным углам разместились. Так не пойдет, – строго сказала я и улеглась на кровать, похлопав по другой половине, давая понять, что Андрей может лечь подле меня.

− Как скажешь, дорогая, − с усмешкой сказал Андрей и прилег рядом, повернувшись в мою сторону.

Андрей лежал совсем близко и меня эта близость совсем не пугала, даже наоборот. Смотря в серые глаза мужчины я как под действием гипноза успокаивалась. Затем я улыбнулась и проговорила, едва сдерживая улыбку:

− Андрей Владимирович, думали ли вы когда-либо, что будете лежать с Соколовой в одной постели?

− А ты, Соколова, могла себе такое представить? – засмеявшись спросил Андрей и протянув руку погладил меня по щеке.

Я на удивление для самой себя не отпрянула, а едва уловимо потерлась щекой о его ладонь. У меня еще в университете было такое чувство рядом с этим человеком, будто бы я знаю его целую вечность. Возможно, поэтому я и вела себя так смело по отношению к нему. Смело и безобразно.

− А помнишь, как ты на экзамен пришла в чулках, переполненных шпаргалками? – тепло спросил мужчина.

− Помню. А как ты догадался тогда?

− Когда ты шла, то из-под твоей юбки доносился шорох, будто бы там мыши скреблись. Пройди ты хотя бы в метре дальше от меня, я бы и не заподозрил, а так как тебе пришлось обходить тогда парту, то этот шорох и привлек мое внимание.

− И ты заставил бабу Лену, нашу техничку, идти со мной в туалет и проследить, выбросила ли я, как ты там тогда выразился…труды долгого ночного бдения…в унитаз.

− Да, было время. Спокойное, мирное время, − грустно проговорил мужчина.

− Мама твоя рассказала мне о Жанне, − неуверенно сказала я, не зная, можно ли затрагивать эту тему.

− Да, довелось пройти через такое. Я тогда был сам не свой.

− Она сказала, что я тоже сыграла свою роль в твоей так называемой любовной реабилитации, − кокетливо приподняв бровь сказала я.

− О да! Ты в первую очередь! Я три раза из-за тебя на увольнение подавал ректору, но тот был неумолим – работай и все тут.

− А я перевестись хотела в другой университет, но отец отругал меня тогда и сказал, что если еще раз такая мысль в голову придет, то перекроет мне все ходы и мне ничего