перчатки, пусть и попытался приглушить их броскость. На сердце потеплело, и он решил, что при случае обязательно купит ему его личные и сделанные по размеру. А ещё было просто радостно, что они смогут провести немного времени вместе.

Спустя несколько дней они смогли найти время, и Павел действительно показал Алексею как точнее стрелять, но мысль о том, что тот и так был в своё время довольно меток, всё же проскочила. Озвучивать её он не стал. Подправил положение рук Алексея, пояснил некоторые особенности, связанные с дыханием при стрельбе. Проследил за тем, чтобы Алексей стрелял именно в мишень, а не опускал в последний момент оружие и не стрелял чуть себе не в ноги.

Алексей, который успел до этого провести на стрельбище многие бесплодные часы в попытках вернуть себе способность хотя бы задеть щит, а не безнадёжно стрелять в землю, после нескольких своих удачных выстрелов успокоился. Он снова мог стрелять. И довольно точно, пусть до брата ему было также далеко как от Пятигорска до Петербурга на своих двоих. Опустил оружие и преисполненный благодарности посмотрел на Павла.

— Спасибо! Не знаю, как и отблагодарить тебя, брат.

Павел пригладился и внимательнее всмотрелся, не топорщится ли где пальто Алексея. Что он ему принес? Орешки, перчатки, книгу? А может снова ту замечательную сметану? Хотя где её здесь достать… Но Алексей не торопился лезть ни в карманы, ни за пазуху и ничего не доставал. Павел немного огорчился. Жаль. В таком случае оставалось только засчитать предыдущие орешки.

А меж тем Алексей смотрел на него и всё думал, как улучить случай и сравнить размеры их рук, но случай в ближайшем времени очевидно не хотел появляться. Алексею пришлось действовать самому. Он снял со своей руки перчатку и протянул обнажённой ладонью вверх.

— Павел, ты мог бы положить свою руку поверх?

Ответный взгляд был полон непонимания. Павел с подозрением осмотрел руку, поколебался, но всё же положил осторожно свою руку ладонью к ладони. Алексей аккуратно сдвинул его кисть к основанию своей и запомнил, докуда доходят пальцы Павла. Ладонь была немного уже, а пальцы короче на длину верхней фаланги.

— Что ты делаешь?

Отвечать не хотелось. Алексей планировал сделать сюрприз и порадовать брата новыми перчатками, которые ловко сядут на его руку, а потому ответ был скупым:

— Да так. Я потом расскажу.

И поспешил перевести тему:

— А как ты научился так хорошо стрелять?

— Хорошо из рогатки в детстве стрелял. Умею прицеливаться, — отнять руку Павел не торопился.

Алексею подумалось о незнакомых занятиях детства. Надо же, из рогатки стрелял.

— Ты невероятно хорошо стреляешь!

Убирать ладонь всё ещё не хотелось. Приятные слова, приятная похвала, но мороз ожёг тыльную сторону, а потому Павел хмыкнул и спрятал руку в карман.

Холодный ветер взамен человеческого тепла почувствовался особенно остро, так что Алексей поторопился натянуть перчатку.

— Я хотел позвать тебя в увольнительную ко мне на квартиру.

Павел думал язвительно спросить, что они будут там делать. Неужто книжки читать? Но чудом удержал себя. Только посмотрел выжидающе.

— У меня скопились чертежи немецкого оружия. Возможно, тебе будет интересно посмотреть?

Павел согласно кивнул. Алексей мог его ждать, он придёт. На чай и чертежи.

Дни в ожидании увольнительной Павла для Алексея тянулись очень медленно. Он успел заказать пошив новых перчаток специально для брата. Пополнил запасы лучшего чёрного чая, который здесь можно было достать, и орехов.

Предупредил хозяйку, сдающую квартиры, что к нему придёт гость и тщательно вымыл и подмёл всё в комнатах. Даже насобирал какого-то сухостоя и поставил в кувшинчик. Теперь из него торчали тонкие прутики с пушистыми на вид, но колючими кисточками. Вспомнилась сирень, и он улыбнулся тому, как тогда был удивлён Павел.

А потом, когда он возвратился в квартиру, забрав заказанные перчатки, хозяйка передала ему серый конверт, подписанный твердой рукой. Острые буквы ясно показывали имя отправителя. Петропавловского Кирилла Александровича.

Глава 10. Чертежи

С отжатой тряпки грязным ручейком вернулась в ведро вода. С глухим шлепком Алексей опустил её на пол и стал тщательно мыть светлые доски. После ножа половицы стали заметно светлее, и теперь оставалось только протереть. Время от времени тряпка цеплялась за заусенцы в стыках плохо пригнанных половиц, и потом приходилось выдёргивать застрявшие нитки. Сочтя результат сносным, Алексей поднялся и прогнулся в пояснице назад, чтобы размять затёкшую за время чистки пола спину. Выпрямился и посмотрел на стол, за которым просидел со склоненной спиной несколько ночей накануне. В тишине и темноте, освещённый лишь свечкой, он делал переводы всех сносок чертежей немецкого огнестрельного оружия. С немецким у него было хуже чем с французским, и то и дело приходилось додумывать, а иногда и оставлять слова как есть, надеясь, что Павел разберёт термины по наитию. Алексей задержал некоторое время взгляд на чертежах, а потом нехотя перевёл его на лежавший рядом конверт. Конверт он до сих пор так и не вскрыл. Как ему отдали его, так и положил на стол. Поступать так с письмом отца было непочтительно, а проявлять слабость перед нехорошими предчувствиями — малодушно, но пару часов отсрочки он себе дал. И вот, стоя один на один с письмом и зная, что дел у него больше нет, он понял, что зря не вскрыл конверт сразу. Нервы за эти пару часов взвинтились чрезвычайно. Алексей удивился сам себе — такое с ним бывало редко, вернее, ровно три раза. Когда его впервые ввели в стены кадетского училища, когда умерла мать и когда он узнал, что у него есть брат. И вот теперь. Нехорошо. И из-за такого пустяка. Скрипнул стул, протестуя против излишне резкого с собой обращения, сухо порвалась бумага конверта. Алексей развернул лист и удобнее устроился за столом. На самом деле удобнее не получилось. Никогда не получалось. Напряжённые плечи, идеально прямая спина, бедра располагались на стуле строго параллельно и под прямым углом к икрам. Обычная поза, которую он принимал при общении с отцом, хотя сам этого не замечал.

Посмотрел на ровные и острые строчки. Перо местами надорвало бумагу. Видимо, отец слишком торопился. Он занятой человек. Воздух медленно прошёл сквозь ноздри, обжигая их холодом, несмотря на то, что в комнате было тепло. Алексей принялся читать.

«18 декабря 18хх года.

Любезный сын мой, Алексей. Здоровье моё в том же неизменно отменном состоянии. Хвала нашему Государю Императору Николаю I Александровичу также прочно моё