— То самое, на которое у вас катастрофически не хватило времени. И то самое, от которого решительно отказался ваш… протеже, — Овсов расслабленно затянулся. — И очень зря. Результаты убедительно доказывают, что токолечение эффективно в самом широком диапазоне возрастов и вариаций запущенности болезни.

— Вот как, — мельком Алексей задумался над тем, кому так помогло, но скоро отвлёкся на другую мысль и забыл думать об этом. Павел пока выглядел здоровым, но кто знает, как на нём скажутся в дальнейшем его переломы и то, как он застудил себе кости, лёжа на холодных камнях.

Следующие полчаса Алексей провёл, слушая основные принципы лечения и истории болезней. Он ухитрился заслужить доверие Овсова, как умеющий слушать человек, и попасть в число его любезнейших приятелей. Под конец разговора Овсов доброжелательно попрощался с ним и дал настоятельные рекомендации и в дальнейшем, если не дай бог (тьфу-тьфу, но мы все знаем, как это бывает) обращаться только к нему.

С Белинскими он простился заранее, хотя Анастасия Романовна и высказывала свои глубочайшие сожаления, что он не сможет появиться на новогоднем балу. «Ах, какие там будут платья», — вздыхала она и смотрела на него блестящими глазами. Алексей заметил, что она, казалось, повеселела с их последней встречи, и списал это на действие лечебных вод. А Лизонька категорически отказалась к нему выходить. Обиделась, понял он. Неудивительно после того, как он отказался передавать письма. Так что привет Лизе он передал через госпожу Белинскую.

Разговор с комендантом Пятигорска вышел ещё короче. Старик пятидесяти лет был старым товарищем полковника Яблонского, с которым он успел пройти не одну кампанию. Так что он был настроен добродушно к молодому офицеру из полка приятеля, и после краткого отчёта Алексей благополучно отправился обратно в свой полк, на уже успевшее стать привычным место службы.

Несмотря на все тревоги полковника Яблонского, смотр прошёл без нареканий. Напрасно он хмурил свой и так морщинистый лоб и крутил усы до того, что конец одного уса стал криво торчал в бок. Правда, основную долю успеха полка на смотре следовало приписать не отличной строевой подготовке — солдаты кавказского корпуса откровенно ей не блистали, несмотря на все старания офицеров, и не великолепному виду формы — форма отличалась заметным своеобразием, которое не смогли скрыть даже спешные приготовления, начищение всех металлических поверхностей и беление всех ремней. Основной долей успеха они были обязаны стоявшему по соседству кавалерийскому полку. Столичная делегация имела небольшое желание уделять много времени пехоте, которая при всём старании имела весьма отдалённый от нарядного вид, когда рядом можно было увидеть все чудеса джигитовки, с которой некоторые офицеры справлялись ничуть не хуже настоящих горцев. А в чём-то даже и лучше. Ярко светилась под зимним солнцем сталь сабель, звенели шпоры, стучали подковы, разгорячённые кони и всадники отработано выполняли движения, а некоторые кавалеристы показывали свою удаль, переворачиваясь в седле на полном скаку.

Так что, осмотрев стройно марширующие ряды, оценив огневую подготовку и проведя некоторое довольно порядочное время за столом у Яблонского, делегация во главе с самим генералом поспешила удалиться.

Честно сказать, после её отъезда Павел выдохнул с облегчением. Теперь можно было надеть привычную фуражку и отстирать белые потёки, всюду пятнавшие форму — после смотра очень удачно пошёл мокрый снег, который смыл старательно наведённый порядок и выдал истинный цвет ремней. Надеяться, что его продвинут по службе или хотя бы как-то отметят точную стрельбу — разброс пуль не превышал след от подковы коня, не приходилось. Довольствоваться можно было только словами «достойная подготовка, неплохо», и в его случае это было более чем достаточно. Всё равно ефрейтору в его лице блистать больше было нечем. Он было расстегнул испачканную форму и принялся её снимать, когда заметил маячившую в окне казармы высокую фигуру. Настолько высокую, что она не помещалась в полный рост. Павел усмехнулся одним углом рта, застегнулся обратно, накинул шинель и вышел.

Дождавшись, когда он выйдет, Алексей вместе с ним отошёл за хозяйственную постройку, чтобы не мозолить глаза тем, кто решит пройтись зимним вечером. Достал откуда-то из-под новой купленной бурки кулёк варёных в сахаре орехов и вручил его Павлу. Тот был удивлён неожиданным поступком. Ведь больше он не был больным, так что такой подарок казался чем-то неуместным.

— Я видел, как ты стрелял на смотре сегодня.

Алексей стоял без трости и иногда неуверенно покачивался, словно стараясь удержать равновесие и одновременно не перегружать левую ногу. Перед глазами до сих пор стояло, насколько точен был Павел. Каждый выстрел попал в цель. Каждый. Без исключений. И все выстрелы были кучные, хотя это и казалось невозможными. Чем-то, чем люди не владеют, или тем, о чём только слагают легенды, но его брат так мог. Он помнил, каким пристальным и спокойным был взгляд тёмных глаз, смотрящих на щит. Очень знакомым. Именно таким взглядом не так давно Павел смотрел на него каждый раз, когда приходилось отдавать честь. Вместо положенного по уставу взгляда, переполненного уважением и подобострастием, его глаза всегда смотрели, словно вымеряя расстояние и высчитывая поправку на ветер. Внимательно. Спокойно. Холодно. Алексей поёжился, вспомнив, как стоял на месте мишени. Ещё раз оказаться под этим взглядом он бы не хотел. И теперь он невероятно ясно понял, что Павел его действительно пожалел. С таким умением, если бы он хотел попасть в сердце, он бы попал. Да и стрелял похоже в мяготь ноги и промахнулся только из-за выстрела Алексея. И такую меткость никто не оценил. Стоя на стрельбище, Алексей тяжко вздохнул.

А Алексей перед Павлом продолжал. Дернул себя за обшлаг рукава, поправил его и сказал:

— Не мог бы ты поучить меня? Я знаю, ты очень занят, но, может быть, хотя бы пару раз?

— Ладно, — сказал Павел вслух, а про себя подумал, что хорошо бы он принес ещё орешков в качестве оплаты потраченного времени.

Так что, орехи были расценены и приняты как взятка. Павел отогнул борт шинели руками, одетыми в перчатки, и убрал подношение запазуху. Перчатки Алексея он продолжил носить. Они были отлично прошиты и выделаны. Мягкие, прочные, гибкие и одновременно тёплые. Белый цвет он замаскировал дёгтем и единственное, что выдавало, что перчатки не его, это то, что они были не по руке. Большеваты. Это можно было бы заметить, если присмотреться к нему, но к нему мало кто присматривался.

Алексей присматривался. И, конечно же, заметил, что Павел носит его