неестественно, – сказал он. – Она не может мне нравиться или не нравиться. Наша цивилизация держится на том, что мужчины спят с женщинами и от этого рождаются дети, но мы слишком разные для того, чтобы нам это «нравилось»!

– Раннэ мне нравится, – сказал я. – Очень.

– Да, я слышал, – нервно ответил дядя. – Весь квартал, я думаю, слышал. Твой отец… Я никогда не понимал его, но, полагаю, ему тоже это… Нравилось.

– Мы можем разговаривать через ее программу. Понимать друг друга.

– Чушь! – Лицо дяди перекосилось. – Разговаривать – да! Понимать – нет! Женщина может понять женщину, мужчина – мужчину. Это – естественно! Ни одна программа в мире не сможет сломать разницу в скорости, в восприятии, в осознании себя и своего места в мире!

– Не помешаю? – Слов Раннэ я не услышал, только перевод из телефона. – Вы тут так орете.

Она подошла к нам, спокойно скинула мою сорочку и начала не торопясь одеваться в свое. Ее тело было более округлым, чем у Айранэ, при этом Раннэ, конечно же, была ниже ее – лишь чуть выше меня.

И ее тело, эти округлые изгибы, эти формы – это все волновало меня, будило что-то внутри. Я взглянул на дядю – он тоже смотрел на Раннэ, но в его взгляде не было ни желания, ни восхищения. Скорее неприятие, отчуждение.

– Ты говорил, что прошел гормональную терапию, – сказал я тихо. – Ты понимаешь, насколько она тебя изменила?

– Никто этого не понимает, – также тихо ответил дядя. – Но я – совершенно точно не тот человек, которым был до операций.

– Ты не человек, – ткнула в него пальцем Раннэ. – Не мужчина, не женщина. Я не чувствую тебя. Вообще никак.

На некоторое время мы все замолчали. Раннэ повернулась ко мне спиной, и я не сразу понял, что надо застегнуть молнию на комбинезоне. Я не помнил, чтобы расстегивал ее перед тем, как мы оказались друг в друге, но этот момент я мог просто проскочить, не заметив.

– Тебе пора, – сказал дядя Раннэ. – И нам тоже.

– Увидимся, – ответила Раннэ мне, подошла вплотную, крепко обняла и поцеловала, впихнув свой язык в мой рот. В этом было больше насилия, чем чувственности, но, к собственному удивлению, я понял, что это тоже может меня возбуждать.

– Хофская дрянь, – сказал дядя, когда за Раннэ захлопнулась дверь. – У нас будут с ней проблемы.

– Не будет, – ответил я.

Но при этом чувствовал – будут, и еще какие. В первую очередь из-за того, что я не хотел возвращаться домой. Меня не прельщал обязательный супружеский час. Я не хотел держать худое, словно высушенное тело жены, укутанное в рубашку для выполнения долга, как мертвец в саван.

Меня передернуло от неожиданных ассоциаций. При этом я понимал: она ведь не виновата. Я месяц за месяцем, год за годом входил в нее, получая пусть не слишком яркое, но удовольствие – и выполняя свой долг перед собой, перед ней, перед семьей и перед страной.

Айранэ не виновата в том, что моя мать подложила под меня Раннэ и у нас внезапно вспыхнула страсть, достойная гомосексуальных эпосов прошлого.

– У меня есть долг, – сказал я.

– Главное, чтобы долги не стали единственным, из чего ты состоишь, – парировал дядя.

Я быстро сполоснулся, побрился – в душе оказался набор женских станков, и я воспользовался одним из них, поменяв лезвие на новое. Женский станок брил чуть хуже, зато не оставлял порезов.

Дядя нетерпеливо постучал себя по запястью. Часов у него не было, но жест считывался.

– Успеваем, – ответил я. – Еще ждать будем в аэропорту.

На выезде из анклава уже стояли большие противотанковые ежи, обтянутые колючей проволокой. Издалека показалось, что всё, выехать не получится, но вблизи стало ясно, что проезд есть – но только если очень аккуратно, с риском в любой момент оцарапать машину.

Офицер самообороны смотрела на нас всё время, пока мы медленно пробирались между ежей.

– Она на грани Блеска, – сказал дядя.

– Как ты это определяешь? – уточнил я.

Сам я тоже мог это понять, но только если был бы рядом с ней – и больше по своей реакции на ее феромоны, чем по ее внешнему виду.

– Глаза, цвет лица, движения, – ответил дядя. – Перед Блеском они становятся плавными, зрачки расширяются, мигают реже. Но по большому счету опасности нет, Буря почти всегда начинается вечером или ночью, и, если не провоцировать Блеск специально, они будут держаться до общего взрыва.

– А что их может спровоцировать? – уточнил я.

Дядя некоторое время молчал, а потом сказал:

– Это непростой вопрос… По большому счету – что угодно. Особенно присутствие мужчины рядом. В общем, если остановят, окно полностью не открывай.

До аэропорта добрались даже быстрее, чем я думал, – за полчаса. Немного потолкались на съезде со скоростной трассы, причем я заметил, что женских машин почти нет, а стационарный пост самообороны стоит вообще пустой, хотя возле аэропорта в нем почти всегда есть несколько офицеров, сейчас же не было даже самообороновских мотоциклов на стоянке за постом.

– Сегодня, Буря будет сегодня. – Дядя тоже отметил опустевший пост. – Поторопись.

Я запарковался на мужской стоянке, в самом дальнем, пустом конце – по просьбе дяди, – и направился к мужскому входу, но дядя взял меня за руку и потащил к женскому.

Двери были открыты, но внутри – ни души, только вялая уборщица с оранжевым бейджиком протирала стойки с терминалами, а на табло значилось: «Все рейсы из Твери на сегодня и завтра отменены. Входящие рейсы регистрируются по упрощенной процедуре».

– Нам туда. – Дядя потащил меня к служебному входу, а затем по лабиринту коридоров, в которых мы пару раз натыкались на удивленных женщин, пытавшихся отыскать глазами наши бейджи и поражавшихся еще сильнее, не находя их.

– Это вообще законно? – спросил я, когда мы вышли на грузовую площадку.

– Законность любого поступка оценивается по нескольким шкалам, которые меняются в зависимости от потребностей и приобретаемых навыков, – ответил дядя. – Если тебе очень нужно и ты знаешь, как обойти закон без наказания, то, скорее всего, ты не считаешь свои действия незаконными. А если при этом понимаешь, что именно тебе грозит в случае неудачи, и готов заплатить – если поймают, – то становишься практически неуязвим, обходя все крючки.

Здесь, на грузовой площадке, дядя преобразился. Он выпрямился, став словно выше, и теперь шел уверенной, пружинящей походкой. Я старался не отставать.

Люди перед ним расступались, погрузчик вильнул, чтобы объехать, – в то время как дядя шел вперед, даже не думая освобождать дорогу технике.

Полагаю, местные, видя высшего в хорошем