Я был ей интересен, и она не понимала этого в себе, но и не могла с этим бороться.

Момент, когда мы скинули одежду, не отложился в памяти. Вот только что мы целовались, довольно целомудренно гладя друг друга, а в следующий момент я прижимаю ее предплечья к кожаному офисному дивану, а сам медленно вхожу в нее, глядя на то, как ее лицо искажается очаровательной гримаской предвкушения.

– Не так! – шепнула она через мгновение.

Где-то на краю сознания мелькнула мысль, как это дико – слышать и не понимать сказанного ею, но через мгновение получить перевод, благодаря телефону, когда уже интуитивно знаешь, чего именно она хотела.

Мы перевернулись, и теперь Раннэ была сверху. И она совсем не торопилась насадиться на меня полностью – ее скорее интересовали собственные ощущения. Она словно играла со мной, но я чувствовал – для нее это момент самопознания, секс, который меньше, чем секс, – и одновременно гораздо больше.

Пару минут она экспериментировала с положением, с глубиной, при этом опираясь на мои плечи, а затем – довольно болезненно – на грудь. Это она почувствовала почти сразу и перенесла вес на чресла, насаживаясь полностью и вызывая у меня короткий стон наслаждения.

– Тебе тоже нравится? – спросила она, разрушая отчасти магию.

– Безумно, – ответил я. И дальше честно признался: – Борюсь с желанием перевернуть тебя лицом вниз и взять самый высокий темп, какой смогу.

– Подожди немного… Еще немного…

Она раскачивалась на мне, закусив губу, то прикрывая глаза, то распахивая их как можно шире и внимательно глядя на мое лицо.

Во мне боролись две половины – одна переполнялась нежностью и хотела гладить, не меняя темпа и положения, а вторая требовала немедленно, жестко, возможно, даже грубо перевернуть ее и показать, кто же ведет в этом танце.

Я гладил – но был все время на грани, словно внутри меня сидел дикий зверь, а цепь, которой он прикован к клетке, все время истончается.

– Сейчас! – простонала Раннэ, и я понял ее до того, как телефон перевел.

Цепь лопнула, животное вырвалось, заполняя меня, и дальше были только ярость, страсть и ощущение того, что все так, как должно быть.

Потом мы лежали рядом, а я понимал, что диван на двоих, конечно же, не рассчитан. Нам приходилось плотно прижиматься друг к другу. При этом я пытался гладить ее по предплечью, а она меня – по щеке.

– Почему ты молчишь? – спросила она.

Что я мог ответить? Что я всегда молчу после секса, потому что обычно занимаюсь этим только с женой, а значит, могу говорить с ней только на общей речи, сил на которую обычно уже не остается?

Что после секса говорить уже не о чем – все выполнили свой долг, и остается только надеяться, что на этот раз жена понесет и мы все будем рады, вся семья, весь клан, а для нас с женой это будет еще и ступенькой вверх по карьерной лестнице?

Что большая часть моих разговоров с женщинами – это оправдания перед старшими родственницами после каких-то мелких прегрешений или короткие разговоры с постовыми из самообороны на блокпостах вокруг анклавов?

– Мне понравилось, – сказал я через некоторое время.

– И все? – Раннэ тут же перевернулась и села мне на живот, упершись коленями с двух сторон. – «Понравилось»?

Я понимал, что, видимо, должен сказать что-то еще. Конечно, это был потрясающий секс. То, что произошло под Блеском, было гораздо ярче, но не так глубоко: тогда я себя не контролировал, и в какой-то мере мною просто воспользовались, а сейчас все произошло по обоюдному согласию.

И это было действительно сильно. Не вымороченный супружеский час, не статусный секс после спора с какой-нибудь сухой воблой на работе – у меня такого не было, но несколько раз я был близок к подобному и прекрасно понимал, что не застрахован от этого.

И – да, мне понравилось. Объяснять – насколько, как ярко, как это меняет мой мир, переворачивая самую его основу? Кому – женщине? Как перенести в ее голову то, что происходит в моей? Никак.

И потому я ответил:

– Очень понравилось.

А она склонилась надо мной, словно для поцелуя, но вместо этого больно, до крови укусила меня за губу, а потом встала и накинула на себя мою сорочку.

– Это был волшебный полет осознания, – сказала она, глядя в окно. – Я поняла, о чем говорят все эти дебильные чиновники, о чем пишут в учебниках старые сморщенные уродины и о чем шепчутся толстеющие тетки в очереди в собес. Они говорят о том, что им недоступно, о том, о чем они догадываются, но никогда не узнают. Они пытаются впихнуть свои глупые представления и тупые случки с нелюбимыми мужчинами в наши головы, и мы позволяем им.

Но сегодня я поняла, что они понятия не имеют о том, о чем вещают. Потому что пару дней назад я поймала намек, что в этом мире есть чудеса, и пришла сегодня проверить. И знаешь, магия есть. Она внутри нас. И ты – мой ключ к этому волшебному миру, и, если ты попытаешься сломать это, я найду тебя в любом месте и убью. Или не убью. Или не найду. Мне пока еще сложно все уложить.

И кстати, да. Мне тоже понравилось.

Раннэ подошла ко мне, наклонилась и клюнула меня в губы. В последний момент я взял себя в руки и не отстранился, хотя прокушенная губа еще болела. Это был не укус и не поцелуй: по ощущению, она словно метила меня, как животные метят территорию. Ритуальное движение.

Она вышла – видимо, направилась в душ, – а мимо нее в переговорку зашел дядя, не обращая на нее внимания.

– Мы опаздываем, – сказал он, сморщив недовольно губы.

– Ко скольки нам? – уточнил я.

– В одиннадцать сядет самолет.

Я взглянул на телефон – девять двадцать. Дороги здесь минут сорок. После того как борт приземлится, багаж сразу не выдадут, то есть в лучшем случае в одиннадцать тридцать перевозчик соизволит взглянуть на наши квитанции и проверит, занесли ли посылку с моим двоюродным братцем-жогом в накладные аэропорта.

То есть времени у нас было навалом, и мы никуда не опаздывали. Я внимательно посмотрел на дядю и обнаружил, что он нервничает.

– Тебе не нравится Раннэ? – уточнил я.

– Это