– Врешь! Себе врешь! – Дядя уже кричал в полный голос. – У тебя травма!

– Правда? – спросила сзади Раннэ.

– Что правда? – внезапно успокоился дядя.

– Что лучший… В жизни? – Раннэ поджала губы, ее глаза блестели.

– Правда, – нехотя ответил я.

Она широко улыбнулась, затем неожиданно для меня перегнулась через спинку сиденья и чмокнула меня в щеку.

– У меня тоже был лучший! – сказала она. – Ну, правда, это было первый раз по-настоящему. Потому что до этого было только два раза в лупанарии, с обдолбанными преступниками, фу, гадость.

Меня от одной мысли передернуло. Когда человек совершает преступление, его сажают в тюрьму. При этом он может скостить срок, отбывая его в лупанарии. Тогда человека моют, лечат и продают. Мужчин – женщинам, женщин – мужчинам. При этом есть тяжкие преступления, при которых скостить срок переходом в лупанарий нельзя, и бывают болезни или травмы, при которых это противопоказано.

В лупанариях хорошо кормят, есть возможности для отдыха и развлечений, даже вроде бы что-то платят. Если ты не хочешь чувствовать, что с тобой делают, – можешь принимать легкие наркотики.

Большинство людей из низшего класса, которые нарушают закон, выбирая между тремя годами в тюрьме или годом в лупанарии, выбирают второе не раздумывая.

Высший класс – пятьдесят на пятьдесят.

– Если «фу», то зачем два раза? – уточнил тем временем дядя.

– Первый раз, потому что стала совершеннолетней, и вроде как надо, и государство дает бесплатный билет, – сказала спокойно Раннэ. – Но тогда я знала, что будет неприкольно, все знают, но почти все пробуют. Ну, считается, что надо. А второй раз отмечали первые результаты нашей программы. Напились вина. И Татка, она у нас самая старшая, сказала, типа, а пошли, я угощаю, и все такие – а пошли, пошли… И так весело до этого было, что казалось – хорошо будет, вот обязательно! А оно оказалось гадостью. Лежишь, смотришь в потолок и думаешь, когда оно все кончится. А этот, сверху, дергается, как кусок мяса на железном заборе с пропущенным током, и тоже, наверное, думает, когда же все это кончится.

– И так всегда, – прошептал дядя.

– Нет! – дружно крикнули мы с Раннэ.

– Вы – жертвы психологических травм, – уверенно сказал дядя. – Но не буду настаивать, жизнь – лучший учитель. Раннэ, ты нашла квартиру?

– Да, – кивнула она с готовностью. – Только не совсем квартиру. Это наш старый офис. Там есть пара диванов, душ, туалет. У нас там оплачена долгосрочная аренда, еще полтора месяца. Хозяйка отказалась возвращать деньги. Мы сейчас там по пятницам собираемся, немножко выпиваем, едим пиццу, вспоминаем старые добрые времена.

– Сейчас среда, – произнес дядя. – У нас два дня?

– На днях начнется Буря, – ответила Раннэ. – Мы не будем собираться. И я девкам скажу, что сдала офис на неделю.

– Далеко от стены?

– По прямой – километр. Но около стены или общежития, или административные здания, вы там ничего не найдете.

Дядя протянул руку, через некоторое время девушка поняла и вложила ему ключи – карту-проходку и пару металлических.

– Адрес? – уточнил дядя.

– Семнадцатая линия, дом шесть, офис один А, – сказала Раннэ. – У него свой вход, рядом с подстанцией, она гудит, вы услышите.

– Володя, дай ей пятьсот рублей.

– Не надо денег, – возмутилась Раннэ.

– Мне так будет спокойнее. – Он говорил с нарастающим раздражением, я почувствовал, что если прямо сейчас не улажу этот вопрос, то в ближайшее время он учинит скандал.

Я на ощупь вынул из пачки пятисотенную купюру и протянул ее Раннэ. Она выглядела совершенно несчастной, когда брала деньги, и в последний момент я перехватил ее руку, крепко сжал и подмигнул.

Она неуверенно улыбнулась, я улыбнулся в ответ – между нами словно проскочил разряд, и я понял, что, если бы здесь не было дяди, дело бы закончилось сексом.

– Мы сами доберемся, – сказал дядя.

Раннэ неохотно высвободила свою руку из моей, вышла из машины, с первого раза не захлопнула дверь, со второго хлопнула слишком сильно.

Я опустил окно и крикнул ей вслед:

– Увидимся!

Она обернулась и выпалила какую-то длинную фразу на высокой речи. Видимо, микрофон телефона на таком расстоянии уже не ловил, потому что перевода не последовало.

На город опускались сумерки.

– Твоя мать – стерва, – сказал дядя, когда мы вырулили с парковки; я одной рукой рулил, второй выставлял на навигаторе адрес.

– Бздргщ! – заорала нам вслед пьяная тетка лет сорока на высокой речи, когда мы проезжали мимо.

– Дешевый район, – поморщился дядя. – Сплошное быдло.

– Не желаю этого слышать, – ответил я. – Сплошной негатив.

Он некоторое время молчал, потом легонько похлопал меня по руке на руле.

– Извини, племяш. Я устал, мне страшно. Я скоро умру и боюсь, что не смогу спасти своего сына от такой же участи.

– Что-нибудь придумаем, – ответил я, хотя уверенности в этом не было совершенно.

– Они найдут нас, – выдал почти сразу дядя. – Те, кто ведет игру против твоей матери. И она, не размышляя, убьет меня и сына. Чтобы мы не навредили ей.

– Ну тогда не едем в офис Раннэ, – сказал я. – Разворачиваемся?

– Нет, – ответил он. – До Бури мы в безопасности. До Бури нас никто не тронет.

Через пару минут я припарковался за подстанцией, где моя машина – очень выделяющаяся в анклаве – была не видна ни от офисов, ни с дороги.

Дверь действительно была там, где гудело больше всего.

В предбаннике офиса с одной стороны стояло несколько стопок коробок от пиццы, с другой – батарея пустых бутылок из-под недорогого вина. В воздухе еле пахло застарелым потом, хотя, возможно, мне лишь казалось.

– Бардак, ужас какой, – заворчал дядя.

Я открыл нараспашку окно, впуская прохладный вечерний воздух и надсадный звук подстанции. Затем сходил за ведром с тряпкой, нашел упаковку плотных мусорных пакетов и принялся за уборку.

И практически сразу провалился в транс. Очнулся физически уставшим, но морально отдохнувшим. Офис был вычищен, дядя уже спал в одной из двух переговорок, укрывшись старым вытертым пледом.

Я вынес шесть пакетов с мусором, затем сел в машину, набил трубку и закурил – второй раз за день, а ведь раньше обходился разом в неделю…

После того как покурил, завел машину и поехал в больницу. Из анклава меня выпустили без вопросов, но смотрели пристально.

В больнице я легко нашел Гошу Володиевича, он в ординаторской на общей речи распекал пару девушек – видимо, ординаторов. Суть я не уловил, потому что едва я открыл дверь, как он замолчал.

– А, помню тебя, – указал он на меня пальцем. – У тебя здесь жена, Айранэ, лежала.

– Лежала? – уточнил я, холодея.