– Деда? – прошептал Нико.

– Кто это? Кто там?

У Нико пересохло горло. Неужели это действительно был его энергичный, весёлый дед с грудью колесом? Его тело уменьшилось в несколько раз. Шею можно было обхватить одной ладонью Нико. Волосы обриты под седую щетину, ресницы тоже тронула седина.

– Поможете мне? – прохрипел старик. – Я ослеп. Но у меня есть внук…

– Да, это…

– Его зовут Себастьян. Он всё, что у меня осталось.

Нико нервно сглотнул. Всё, что у меня осталось? Что это значит? В кармане пальто у Нико лежали новые документы, подделанные им для отца, матери, дедушки с бабушкой, сестёр, брата, дяди и тёти. Он сделал их, чтобы они всей семьёй смогли сбежать из этого места и вернуться домой. Вся ложь, произносимая Нико, служила одной только цели: вернуться в Салоники. В семейный дом. К солнечным субботним утрам, когда они ходили в синагогу, и вечерним прогулкам под звёздами по набережной до Белой башни. Всё, что у меня осталось? Почему он спросил лишь о Себастьяне?

– Сэр, – сказал Нико поставленным взрослым тоном, – где остальные ваши родственники?

Лазарь шумно втянул носом воздух. И отвернулся.

– Мертвы.

Нико прокручивал это слово у себя в голове, не до конца осознавая его значения.

– Мертвы? – прошептал он.

– Их всех убили. Эти ироды. Они всех их убили.

Старик начал плакать без слёз, его лицо скорчилось от боли, словно он хотел сказать что-то ещё, но за молчанием ничего не последовало. Женщина в углу завыла, когда до неё дотронулась медсестра. В другом конце помещения советские солдаты укладывали кричащих пациентов на носилки.

Хотела бы я вам сказать, что в тот момент Нико сбросил маску и рассказал всё любимому дедушке. Что после стольких страданий они наконец воссоединились. Но ничего не закрепляет ложь больше, чем вина. Поэтому тогда, в лазарете, уверившись в том, что отправил любимых людей на смерть – они всех их убили, – Нико Криспис утратил меня навсегда, как космонавт, у которого оборвался страховочный трос.

– Вам надо ехать в больницу, сэр, – сказал Нико, вставая.

– Не знаю, получится ли.

– Получится. Поверьте, и получится.

Старик попытался сморгнуть гной.

– Как вас зовут? – прошептал он.

Нико прокашлялся.

– Меня зовут Филип Горка. Я врач из Красного Креста. Оставайтесь здесь. Я приведу помощь.

Он отвернулся, вытер с глаз слёзы и пошёл прочь.

Так закончилась война для Нико.

Часть III

1946

Правда абсолютна. Мы часто слышим это выражение.

Какая ерунда.

Если бы я действительно была абсолютной, то не было бы разногласий относительно добра и зла, того, кто чего заслуживает или что же такое счастье.

Но есть такие истины, которые проживает каждый, и одна из них – утрата. Пустота в сердце, когда стоишь рядом с могилой. Ком в горле, когда смотришь на свой разрушенный дом. Утрата. Да уж. Утрата абсолютна. Каждый человек в своей жизни сталкивается с ней.

К 1946 году Салоники стали символом бесконечных утрат. Городом призраков. В нём осталось менее двух тысяч евреев. «Везунчиков», которые, как загнанные звери, прятались в близлежащих горах, и тех, кому повезло чуть меньше – те возвращались домой из лагерей, мёртвые, но почему-то живые, в поисках чего-то, но не знающие, чего именно, потерявшие всех, кого любили, и всё, что у них было.

Одним холодным февральским утром Себастьян Криспис, теперь уже совсем высокий, но тощий, стоял перед домом № 3 на улице Клейсурас и стучал в дверь. Он был в пальто, выданном Красным Крестом, брюках и рубашке от службы гуманитарной помощи, и ботинках, которые ему подарил сочувствующий польский торговец обувью. Плечо всё ещё болело из-за пулевого ранения, полученного год назад.

На пороге появился небритый мужчина средних лет в домашней майке. Себастьян выпрямился.

– Добрый день, – сказал он на сефардском. – Меня зовут Себастьян Криспис, я сын Льва и Танны Криспис. Это мой дом.

– Ti? – ответил незнакомец.

– Это мой дом, – повторил Себастьян, в этот раз на греческом.

– Что ты такое говоришь? – спросил мужчина. – Он мой. Я купил его.

– У кого?

– У немца.

– Дом никогда не принадлежал этому немцу. Он его отнял.

– Ну, как бы он ни заполучил этот дом, он продал его мне. Я отдал деньги. Так что теперь дом мой.

Он склонил голову, изучая одежду Себастьяна.

– Сколько тебе лет? Выглядишь как подросток. Возвращайся к своей семье.

Себастьян почувствовал, как сжимаются его челюсти. Вернуться к семье? Он мучился от головной боли почти целый год, с тех пор как очнулся в краковской больнице с пулей чуть ниже плеча. Врачи не могли её вытащить, потому что пуля застряла слишком близко к аорте. Над раной образовалась киста – постоянное напоминание об ужасах, которые вытворял Удо Граф.

Вернуться к семье? Себастьян неделями лежал на больничной койке, а затем несколько месяцев провёл в лагере для переселенцев, где выжившие передавали друг другу газеты в надежде отыскать своих пропавших родственников. Он постоянно пытался разузнать что-нибудь о дедушке, но, когда прибывший из Аушвица грек сообщил, что Лазарь умер в лазарете, Себастьяну отказали в просьбе отправиться на поиски его тела. Даже здесь с евреями обращались как с заключёнными. Иногда их заставляли жить в одном помещении с пленными нацистами.

Вернуться к семье? Шли месяцы, неравнодушные евреи пытались наладить культурную часть жизни беженцев, приглашая школьных учителей и устраивая спортивные мероприятия. Себастьяна спросили, не хочет ли он принять участие в мюзикле. Мюзикле? Его окружали истощённые жертвы Волка, которых так тяготило пережитое, что каждый день становился для них испытанием. Некоторые из них, пережившие самые страшные голодные времена под гнётом нацистов, умирали от того, что сразу начинали есть слишком много. Этому было дано название «синдром возобновлённого питания» – отдельная форма уничтожения евреев.

Вернуться к семье? Набравшись сил, Себастьян ездил из одного лагеря в другой, вглядываясь в измождённые лица в поисках двух единственных людей, оставшихся в его жизни: Фанни и Нико. Он просил показать списки, но имён было слишком много, а информации – мало. После нескольких месяцев безуспешных поисков Себастьян сдался и обратился за помощью, чтобы вернуться в Грецию. В конце концов его отправили туда поездом через Польшу, Чехословакию, Венгрию и Югославию. Он видел за окном разрушенные города, разбомблённые здания, крестьян, ходящих по разорённым полям, детей, играющих в церквях, от которых остались одни развалины.

Вернуться к семье? Когда Себастьян прибыл в Афины, его отправили в гимнастический зал и дали печенье, сигареты и узо. У него сняли