– Твой отец, – сказал Нико. – Он работал ночным сторожем?

– Да.

– Мне очень жаль. Я не знал.

– А где второй солдат?

– Мёртв.

– Хорошо.

Он пнул тело Гюнтера. Оно плюхнулось в грязь.

– Пойду домой, расскажу матери.

Он развернулся, чтобы уйти.

– Стой. – Нико указал на грузовик. – А ящики тебе не нужны?

– А что в них?

– Золото, наверное. Деньги. Драгоценности.

– Они не мои, – ответил мальчик.

Он склонил голову набок.

– Может, твои?

– Нет, – сказал Нико, – это всё не моё.

– Ну. Может, тогда вернёшь ящики тому, у кого они их забрали?

Мальчик перебросил ремень винтовки через плечо, шагнул через луч фонаря и исчез в сумраке.

* * *

С той ночи произошло так много событий, что всего не перескажешь. Скажу лишь, что Нико потратил часть богатств на обучение, осознавая, что последний урок у него был в одиннадцать лет, в тот день, когда немцы ввалились в дом. Сначала выдавая себя за венгерского подростка в Будапеште, затем за французского студента в Париже, а потом, отточив свой английский, за учащегося Лондонской школы экономики в 1954 году, Нико под именем Томаса Гергеля получил хорошее образование, в первую очередь в сфере бизнеса. Он хотел научиться зарабатывать деньги, понимая, что это позволит ему пережить военные годы. На занятиях демонстрировал свою зрелость, и профессора им восхищались. Ящики из церкви позволили Нико завести личный банковский счёт, размер которого поразил бы его сокурсников, однако Нико жил вместе со всеми в общежитиях и часто жаловался, что едва хватает денег на еду. Симпатичный парень привлекал внимание многих девушек, и он никогда не был одинок, только если сам этого не хотел. Нико рассказывал своим спутницам, что всех его родных из Венгрии убили во время войны, поэтому о матери, отце или доме, куда можно было бы приехать на каникулы, речь не заходила. Его романтические отношения были яркими, но непродолжительными. Нико не хотел слишком сближаться.

Он окончил университет с отличием, а когда получил диплом, отнёс его в номер отеля рядом с аэродромом в Саутгемптоне. Как это часто бывает у патологических лжецов, ему захотелось начать всё сначала. При помощи своих инструментов удалил с пергамента имя «Томас Гергель».

Нико вспомнил детство, своего деда, поездку к Белой башне и историю о еврее-заключённом, который вызвался покрасить всё сооружение ради своей свободы. Выпускник университета взял ручку и идеальным почерком написал на дипломе имя того заключённого: «Натан Гуидили».

Утром он сел на свой первый самолёт – это был первый этап путешествия, которое вело его всё дальше и дальше на запад, пока не привело под лучи ослепительного солнца штата Калифорния и Голливуда, где лицедейство было не только стилем жизни многих людей, но и профессией.

Каталин Каради как-то сказала Нико: «Твоё место на киноэкранах».

И совсем скоро, благодаря состоянию юного богача, так и случилось.

Вернёмся к Себастьяну и Фанни, которые теперь носили одну фамилию

Они поженились в еврейском центре соцобеспечения через три недели после воссоединения в Салониках. Фанни была в белом льняном платье, которое ей одолжил социальный работник. Оно было слишком велико, и Фанни приходилось следить за тем, чтобы не споткнуться о подол. На Себастьяне было тёмное пальто и галстук, подаренные ему раввином.

Церемония была короткой, в качестве свидетелей пригласили двух портовых рабочих. У Себастьяна и Фанни не было ни родственников, ни друзей, лишь призраки, которых они представляли рядом с собой, пока их клятвы отражались от стен пустой комнаты. Обменявшись кольцами, они неловко поцеловались, и Фанни стало стыдно, что на долю секунды она вспомнила, как целовалась с братом своего теперь уже мужа.

В тот момент, случившийся в столь юном возрасте, можно было смело сказать, что Себастьян исполнял юношескую мечту, в то время как Фанни цеплялась за единственный оставшийся кусочек прежней жизни. Их брак не был обдуманным поступком. Тем не менее в свои восемнадцать и шестнадцать лет они стали мужем и женой, и, хотя любовь в их отношениях не была равнозначной, их объединяла общая цель: ни на минуту не задерживаться в Салониках.

Получив социальную помощь, Себастьян и Фанни сели на корабль, который держал курс на юг (Фанни отказалась добираться на поезде), и после нескольких остановок высадились на гористом острове Крит. Лазурное небо было расчерчено белыми линиями, солнце приятно припекало шею.

– Где мы будем жить? – спросил Себастьян во время прогулки по портовому городу Ираклион.

– Не здесь, – ответила Фанни. – Там, где тихо. Подальше от людей.

– Хорошо.

– Может, построишь нам дом?

Себастьян улыбнулся.

– Я-то?

Фанни кивнула, и когда Себастьян понял, что она не шутит, то решил не признаваться в том, что понятия не имеет, как это делается, и ответил лишь:

– Если ты этого хочешь, я построю нам дом.

На это у него ушло больше года, из-за плохих советов он делал много ошибок. Но в конце концов на кусочке земли рядом с оливковой рощей в восточной части острова Себастьян построил трёхкомнатный дом из кирпича и цемента и с деревянной крышей, покрытой глиняной черепицей. В первую ночь, проведённую в этом аккуратном домике, Фанни зажгла субботние свечи и прочитала благословение, которого не произносила с тех пор, как умер её отец.

– Почему именно сейчас? – спросил Себастьян.

– Потому что, – сказала она, – мы обрели свой дом.

В ту ночь они занимались любовью нежно и страстно, чего не происходило ранее. А вскоре у юной пары родился первенец – девочка, которую назвали Тией в честь ушедшей матери Себастьяна Танны. Фанни одарила ребёнка всей той любовью, которую хранила под замком во время войны. Когда молодая мать держала малышку на руках и целовала её тонкие локоны, она чувствовала, как грудь наполняется чем-то новым и трепетным, и сердце обволакивало тёплое дивное ощущение, зовущееся «умиротворением».

Себастьян пытался отпустить войну. Но она не отпускала его

Умиротворение, которое обрела Фанни, оказалось недостижимым для него. Как и многих других узников лагерей, по ночам его преследовали мертвецы. Эти лица. Эти костлявые тела. Как он бросал их в грязь или в снег. Кошмарные детали возвращались к нему во снах, Себастьян просыпался с трясущимися руками, весь вымокший в поту. Он задыхался, слёзы текли по щекам. Это происходило так часто, что ему приходилось держать у кровати деревянную ложку и сжимать её зубами, чтобы Фанни не слышала рыданий.

Себастьян, как и его брат Нико, так и не окончил школу. А поскольку денег на учёбу не было, широкого выбора профессий перед ним не стояло. Благодаря отцу он смыслил в табачном бизнесе и со