быть сильным только через взаимную гарантию силы, данную и полученную всеми, чьи жизненные циклы совпадают. Какие бы ни были у человека шансы преодолеть свои ограничения, его эго, по всей видимости, зависит от его прежней способности в его одном-единственном жизненном цикле быть полностью включенным в последовательность поколений.

Таким образом, изучение этих чудес повседневной жизни кажется необходимым для оценки процесса, в котором человек участвует, сотрудников, с которыми он работает, и силы, на которую он может рассчитывать, когда пытается придать более одностороннее направление своему будущему курсу.

Психическая реальность и историческая действительность[26]

Среди историй о фрейдовском доаналитическом периоде, которые приобретают мифологические очертания, есть рассказ о том, как однажды Шарко на одном из своих вечерних приемов во время профессионального разговора об истерии у женщин «вдруг выпалил с большим оживлением: „Но в подобных случаях это всегда женская природа, всегда… всегда… всегда…“ Помню, как я остолбенел от изумления и спросил себя: „Ну, если он об этом знает, почему никогда так не говорил?“ … Вскоре это впечатление забылось, анатомия мозга поглотила весь мой интерес»[27].

С тех пор психоаналитическое просвещение завершило свой полный цикл и что-что, а сексуальность никогда не остается неупомянутой на вечерних приемах. Наследники радикального учения несут двойную ношу: они должны сообща освоить то, что основатель учения сделал в одиночку, и в то же время двигаться вперед, не успокаиваясь достигнутыми успехами. Время от времени они могут спрашивать себя, чего они достигли и о чем они говорят «с большим оживлением», не будучи убежденными, что это и есть момент открытия.

Одним из таких моментов, я полагаю, является наше знание о психической силе человека. Все мы слышали, как психоаналитики (включая нас самих) в частных беседах или в моменты непринужденного обсуждения в клинике с удивлением описывают случай выздоровления какого-либо пациента. Такие случаи часто трудно классифицировать, потому что они оказываются результатом неожиданных столкновений с «запредельным миром» и с возможностями, лежащими за пределами теоретических предсказаний.

Во время беседы в узком кругу Анна Фрейд заметила, что дети, которые чувствуют, что их любят, становятся красивее. Неужели либидо, полушутя заметили беседующие, «перепрыгивает от одного человека к другому?» Так или иначе, наша теория внутренней психической экономии не раскрывает нам, какая энергия преобразует весь облик человека и повышает его жизненный тонус. Не является ли это существенным ограничением психоанализа? Можно ли выстроить концепцию человека, взяв его во фрагменте острого внутреннего конфликта, который он либо уже преодолел, либо готовится преодолеть?

Откровенно говоря, я не знаю, соглашусь ли я с такими ограничениями или встану на точку зрения всестороннего рассмотрения, но у меня такое впечатление, что результатом нашей нерешительной и двусмысленной концепции реальности является неумение объяснить важные свойства адаптивного и продуктивного действия в их отношении к важному феномену силы эго.

Что мы имеем в виду, когда говорим о познаваемости объективной реальности? Гартман сформулировал принцип реальности как «тенденцию принимать в расчет адаптивным образом… все то, что мы считаем реальным свойством объекта или ситуации»[28]; психоаналитическое значение термина «реальность» было снова сформулировано Гансом Ловальдом[29], как «мир вещей, реально существующих во внешнем мире». Критерии реальности, по Фрейду, это (как не без критики указал Гартман) «критерии науки, или, вернее, то, что находит свое наиболее ясное выражение в науке… которая признает „объективным“ то, что можно проверить определенными методами».

Формулировки четко гласят, что психоаналитический метод, по самой своей сути, способствует успешному приспособлению человека, помогая ему воспринимать факты и мотивы «как они есть», т. е. так, как они представляются рациональному взгляду. Правда, Гартман указал и на ограниченность такого рационализма в отношении адаптивности человека: «Не существует простой связи между объективностью инсайта и степенью адаптивности соответствующего действия»[30]. И в самом деле, радикальный рационализм может привести к такой сильной озабоченности, что человек окажется перед дилеммой многоножки, которая не смогла бы передвигаться, если бы ее попросили внимательно следить, какой из ее ножек надо сделать следующий шаг.

Если Гартман идет от мышления, внимания, суждения к рассмотрению действия, то он следует психоаналитическому пониманию реальности, хотя и значительно его расширяет. Он вводит такие понятия, как «действие относительно реальности», «действие в отношении к реальности» и «действие во внешнем мире».

Может быть, наше привычное представление об окружающей человека действительности как о «внешнем мире» более чем любая другая деталь подтверждает тот факт, что мир интуитивного и активного соучастия, составляющий основную часть нашей сознательной жизни, все еще остается для нашей теории чужой территорией. Это выражение более чем что-либо напоминает картезианскую смирительную рубашку, в которую мы поместили нашу модель человека, ибо в наших описаниях он только тогда соответствует себе, когда мы его рассматриваем в горизонтальном положении, как лежащего навзничь ребенка, или распластанного пациента, или как самого Декарта, возлежащего в кровати и мыслящего весь огромный мир.

Я верю, что мы сможем развязать эту смирительную рубашку только тогда, когда выделим из нашей концепции реальности одну из самых неясных ее составляющих, а именно — актуальность как действительность, верифицируемую непосредственным погружением и взаимодействием. Немецкое слово wirkliebkei, часто трактуемое во фрейдовском варианте как Realitat, действительно объединяет Wirkung, т. е. деятельность и действительность с реальностью. В работах Фрейда по метапсихологии есть загадочная сноска, указывающая, что «далее следует пояснение, разграничивающее проверку по отношению к реальности и проверку по отношению к непосредственности»[31]. В оригинале фрейдовскому термину «immediacy» (непосредственность) соответствует «Actualitat». Редактор «Стандартного издания» заявляет, что ссылки на это, похоже, нигде больше нет, и что сноска могла быть «еще одной ссылкой на отсутствующую работу».

* * *

Не буду гадать, какое разграничение имел в виду Фрейд столько лет тому назад. Я только могу поставить проблему так, как я вижу ее в настоящее время. Термин «actuality» поразит нас разнообразием звучания в зависимости от того, каким словарем мы будем пользоваться — большим или маленьким. Чем короче толкование, тем ближе значение слов actual (действительный) и real (реальный). «Actuality», таким образом, может служить для обозначения феноменальной реальности, что и в лингвистическом значении звучит как пребывать, присутствовать, протекать, непосредственно быть. Именно в глаголах «to activate» (активизировать) и «to actuate» (приводить в действие) это значение сохранилось лучше всего, потому что то, что приводит в действие, «сообщает движение», «наделено активными свойствами».

Я намерен произвести наибольшее лингвистическое разграничение, и заявляю, что мы должны определить их правильное соотношение — иногда почти совпадающее, иногда прямо противоположное — и что феноменальная реальность должна быть с помощью