Рената не все сказала ему. Вернее, ничего не сказала, и теперь ему предстояло выбрать нужный тон наугад. Осудить? Поддержать? О чьей мести в данном случае идет речь?

– Почему вы меня об этом спрашиваете? – попытался увильнуть он. – Лучше поговорить с тем, кто в курсе дела. Такому человеку легче будет дать вам совет.

– Но такого человека нет.

Произнесено это было без трагизма, даже печали в голосе не послышалось. Цветок опять усох до хрупкости крыла бабочки, и у Родиона от волнения закололо пальцы: работа предстояла ювелирная.

– Кто вас обидел? – спросил он совсем тихо, чтобы вызвать Розу на доверительный тон.

Она тоже взяла себе не кофе, а сок, хотя утро еще только подбиралось к полудню и самое время было подбодрить себя. Родиону подумалось, что ей и в самом деле не хватает витаминов, желтенькая совсем. Молодец, хоть вливает их в себя стаканами, подумал он одобрительно, и вдруг, всмотревшись в сухие щеки, на секунду замер от жалости. И удивился тому, как это тоненькое, но живое вообще родилось, натянулось, соединив их, – несоединяемых.

«Я ее не обижу, – торопливо пообещал он себе самому. – Только выведаю, что нужно… И пусть себе живет».

В ее ответе прозвучала холодная отстраненность, и Родион догадался, что это-то и есть самое больное.

– Как обычно, – сказала Роза – на слух – равнодушно. – Самый близкий.

Он сделал простодушное лицо:

– Сын?

На ее щеках пятнами вспыхнуло давно выцветшее умение негодовать:

– Неужели я стала бы мстить сыну?

– Муж? – сдался он.

Невозможно же вечно ломать комедию, причем глуповатую, так можно и утомить зрителя. А другого спектакля не будет.

Выступающая верхняя губа нервно дернулась:

– Слышали такое выражение: только через мой труп? Конечно, слышали! Сами небось сто раз говорили. Но приходило ли вам в голову, что могут ведь и вправду взять и перешагнуть?

Родион попытался пошутить:

– Но вы не похожи на труп!

И сам расслышал, как фальшиво это прозвучало. Роза действительно напоминала труп, даже не слишком старательно загримированный под человека. Вот только когда она стала такой, до или после того, как через нее перешагнули?

– Вам я вижусь живой?

Она улыбнулась с такой беспомощной мольбой, что Родион опять почувствовал, как дрогнуло, потянуло за сердце то самое, живое, чего он никак не ожидал ощутить к кому-то еще, пока Рената существовала в этом мире.

– Да, – сказал он и опустил глаза, несколько раз моргнув.

Не сыграл, само так вышло. Хотя знал: это выглядело трогательно, женщин его смущенное мигание цепляло мгновенно.

Когда он снова поднял ресницы, Роза улыбалась. Вряд ли она была старше, но в улыбке ее Родиону увиделась одна только материнская нежность. «Общих детей у них нет», – вспомнились ему слова Ренаты. Ему нужно было выяснить то, что интересовало ее, кроме этого.

– Спасибо. – Благодарность была произнесена уже другим, более низким, налившимся жизнью голосом.

Ему даже стало обидно за нее: немного же нужно, чтобы воскреснуть… И место ведь такое неподходящее – придорожная забегаловка. И в стаканах не французское вино. Выходит, истинная правда то, что болтали в театре о его глазах: взглянул на женщину особенно, точно живой воды плеснул. Вот только Ренату хоть с головой окуни, не поможет…

– Что он вам сделал? – Родион вернулся к тропке, по которой рукой подать до цели.

– Перешагнул, – напомнила Роза. – Практически в прямом смысле.

«Ну, давай же! – заторопился он, увидев часы на стойке. – У меня репетиция через сорок минут». И удивился самому себе: «А я рассчитывал за один раз ее раскрутить? Так не бывает».

И все же спросил напрямик:

– Любовницу завел?

– В дом, – кивнула она.

– Что? Извините, я…

– Он завел ее прямо в наш дом. – Роза выпрямилась, голос ее опять зашелестел, старея с каждой минутой. – Он разделил наш дом на две половины.

Родион удивленно восхитился: «Вот же сукин сын!» Это даже ему – неженатому – показалось скандальным до безобразия. Что за мерзавец этот мужик? Отдельную квартиру купить не мог своей девке? Разве так делается?

– И вы… Долго вы так жили?

Он вдруг сообразил, что речь идет о той половине, где сейчас живет Рената. Не одна, конечно, но в тот момент об остальных Родион и не вспомнил. Его едва не передернуло: она теперь в этом грязном доме, в той его части, которая наверняка многократно проклята этой вот пожухлой Розой… Привычка к игре не выдала Родиона, взгляд по-прежнему увлажнялся сочувствием практически без его усилий, хотя то искреннее, тонкое натяжение в душе исчезло, будто Рената, промелькнув, задела и порвала.

«Три «Р», – нечаянно сопоставив имена всех участников драмы (Рената – невидимый режиссер), обнаружил он с удивлением. – Рокот, раскат, рычание… Никакой нежности не предвидится. Зачем только я влез в это?»

Роза уже что-то говорила про долгий год, он не мог сообразить – к чему это? Потом с трудом вспомнил свой вопрос и поразился ее выдержке: не защитившись равнодушием, год терпеть любовницу за стеной… Как она жила с этим?

– Как жила? Стены грызла.

«Это она так иронизирует или так и было на самом деле?» – ему все еще не удавалось хотя бы приблизиться к пониманию этой женщины. Мешал цвет ее лица, сухие старушечьи губы, сморщенные кисти рук. Почему-то Родион был уверен, что, если бы Роза нравилась ему, он скорее понял бы ее беду.

– А ваши дети как к этому отнеслись?

Он пошел напролом, пока еще мог переносить ее общество. И неожиданно уперся в стену.

– Мне пора, – сказала Роза и подарила ему фальшивую улыбку. Просто растянула губы, не пожертвовав частичку тепла.

Растерявшись, Родион вскочил, с трудом поймав выкрик: «Ты куда это? Я же еще ничего не выяснил!» Инстинктивно перегородив ее путь, он заставил свой голос дрогнуть:

– Вы хотите просто уйти? Мы ведь только встретились.

– Мы не встретились. – Она смотрела в сторону. – Мы всего лишь оказались за одним столиком. Такое каждый день случается.

– Вы уверены, что такое?

Роза усмехнулась – уголками губ книзу:

– А вы находите нашу встречу судьбоносной?

– Не помню, когда мне встречались незаурядные женщины, – ответил Родион искренне.

Так оно и было, хотя Розу он тоже пока не относил к разряду особенных. Хотя… Выдержать год под одной крышей…

Не пытаясь обойти его (хотя Родион не стал бы прыгать между столиками), она пожала острыми плечами, и это движение почему-то навеяло мысль о декадансе, о женщинах, призывающих смерть. Не из погребального ли венка эта роза? Тогда ее мужа вполне можно понять, решил он. Кому захочется жить на кладбище?

– Сочувствую, – отозвалась она после паузы, растянувшейся