Шрифт:
Закладка:
Кипрей обязательно появляется в этом месте, старается прикрыть безобразие и за эту готовность помочь – ничем другим трава эта помочь не способна, – люди прощают кипрею бесполезность в хозяйстве, сорность и жесткость. Впрочем, не такой уж и бесполезный этот кипрей, из него при умелом приготовлении может получаться довольно душистый, сочного коричневого цвета чай, вкусом, конечно, далекий от настоящего чая, индийского или цейлонского, но если с сахаром, да с пряниками, то много лучше, чем обычная вода.
В некоторых местах кипрей, к слову, за способность давать коричневый, цветом схожий с хорошим чаем навар, зовут иван-чаем и никакого другого названия, кроме этого, народ там не знает.
За спиной рос папоротник, только не орляк, а какой-то другой породы, темный, таинственный, с широкими узорчатыми ветвями-опахалами, при виде которых у всякого человека обязательно что-то шевельнется в душе – папоротник этот колдовской, со своими загадками и тайной, рождающей то сладкое томление, то страх, то еще что-нибудь, обязательно обращающее мужика в ребенка, то далекую внутреннюю боль, словно бы в душу начинают стучаться предки, тревожат ее, и дух у этого папоротника могильный, с намеком: все там, дескать, будем.
Раиса словно бы мысли его подслушала, спросила устало и просто, будто речь шла о пустячной штуке:
– За что ты его убил?
– Ни за что, – не задумываясь, ответил Сметанин. Он и стрелял-то в молодого милиционера едва ли не машинально, не врубая мозгов, – надавил пальцем на спусковую собачку и послал пулю в готовно подставленную грудь… В следующее мгновение он понял, что Раиса его ответ не приняла, сощурилась колюче и добавил в свое оправдание: – Испугался я. Испугался, потому и выстрелил. Нам сейчас никак нельзя даваться милиции в руки.
– А позже можно? – слабо усмехнулась Раиса.
Сметанин не ответил. Наскоро перекусив, он достал из кармана лист бумаги – полетную простынь, невесть зачем там застрявшую, у Раисы попросил ручку – у нее как у торгового работника всегда с собой имелось что-нибудь пишущее – то дешевый шариковый прутик, то пластмассовое стило в виде пушкинского гусиного пера со вставленным в конец грифелем, то обычный карандаш, – разгладил бумагу и произнес, будто полководец перед боем:
– Та-ак. Из этого леса мы с тобой будем выбираться по науке. Как два солдата из окружения.
– Ты чего имеешь в виду?
– Карту нарисуем и будем выбираться по карте.
– Ты же сказал – по науке.
– А это одно и то же: что по карте, что по науке, главное – больше не попадаться. Что-что, а вот карту я всегда изобразить сумею… Я эти места с воздуха видел и слева и справа и еще хрен знает, с какой стороны. Не удалось сесть в поезд на станции – удастся на полустанке.
– Не убивал бы – не… – Раиса махнула рукой и замолчала. Лицо у нее – красивое, ладное, потяжелело, сделалось мужицким, неприятным. А какая, собственно, разница для Сметанина – человеком больше, человеком меньше, счет-то еще до этого милиционера был открыт. А раз открыт, то Сметанина не пощадят. Заодно не пощадят и ее.
Раиса всхлипнула.
– Не хнычь, – предупредил Сметанин, – слезами себе не поможешь. Не то средство.
Довольно быстро он нарисовал карту – ведь места эти он много раз видел с воздуха, точно нарисовал изгибы железной дороги – это было важно, обозначил станции, разъезды, даже старую водокачку с длинной гусиной шеей, подле которой поезда никогда не останавливались, обозначил – водокачку эту держали, видать, для каких-то стратегических надобностей, может, на тот случай, если снова потребуется паровозная тяга…
Едва видимым крестом он отметил на карте примерное место их теперишнего пребывания в тайге, по-мальчишески подул на бумагу, жирных меток оставлять нельзя, карты тогда хватит очень ненадолго… Сколько еще у них будет таких стоянок?
– Чем меньше – тем лучше, – глухо пробормотал он. – А ты, Рай, со слезами обращайся поаккуратнее. – Услышав, что Рая снова всхлипнула, он повысил голос: – Побереги это стратегическое сырье для будущих времен. Зря не расходуй!
Важно, очень важно было сейчас не промахнуться, не налететь снова на засаду, выйти из кольца. Конечно, на каждой станции милиции сейчас будет вдвое больше, чем в иные времена, поэтому надо будет как можно ближе выгрести к границе области и там перейти в другое «административное пространство». Для этого нужно будет сделать хороший пеший бросок. Выдержит ли его Раиса? Сметанин ощутил, как сердце в ушах отозвалось обеспокоенным стуком.
– Нас в тайге не могут обложить? – спросила Раиса, стерла с глаз слезы.
– Как?
– Как волков. С флажками.
– Для этого милиции, знаешь, сколько надо иметь?
– Поднимут охотников. Пионеров…
– Ага, октябрят с деревянными пистолетами.
– Колхозников снимут с сельхозработ.
– А горожан с заводов и фабрик, – стараясь, чтобы голос его звучал насмешливо, даже беззаботно, подхватил Сметанин, – на карту поставят судьбу пятилетки… Зато зубастый и агрессивный дяденька Волк будет изловлен, – усмехнулся Сметанин и снова углубился в карандашную карту. – Мы выплывем там, где нас никто и ждать не будет. Вот тут, – он ткнул в самый угол карты, где был нарисован косой кружок, обозначавший станцию Рязановку, – либо еще дальше, вот тут, – он ткнул карандашом за пределы карты, себе в колено, – где вообще другая область и другая власть. Милиционеры, конечно, такие же тупомордые, но фамилии у них уже другие. Мы их обманем, Рая, обязательно обманем.
Та сыро вздохнула.
– Дай бог!
– Только придется напрячься для марш-броска. Сделай ревизию продуктам, посмотри, сколько мы продержимся. В деревни, в магазины нам заходить нельзя – засекут.
– Продуктов у нас на три дня.
– Точно? Ты ведь даже в сидор не заглянула.
