– Нельзя!

Шайдуков немо замычал, покосился на Гагарова, лежавшего на обитой дерматином кушетке; тот быстро изменился, постарел, виски окостлявели, кожа на лбу и щеках пожелтела, стала твердой, обе руки были сжаты в кулаки, словно бы мертвый напарник и в этом состоянии был готов бороться с преступником и шагнуть навстречу пуле, густые волосы словно бы свалялись в колтун, пропитались пылью и потемнели.

Эх, Гагаров, Гагаров… Шайдуков покривился лицом, задавил жесткий, вроде бы сам по себе рождающийся в горле скрип. Врач глянул на него жалеюще, будто на маленького.

– Рад бы помочь вашему коллеге, но… – он развел руки в стороны, – здесь бессильна вся медицина мира.

– Как же так, как же так… – почти бессвязно пробормотал Шайдуков, боком, боком, словно боясь чего-то, приблизился к мертвому Гагарову, поглядел в его спокойное, странно постаревшее лицо и неожиданно понял: это не Гагаров. Кто-то другой, но не он. Шайдуков снова помял пальцами лицо, зачем-то надавил себе на кадык – движения были неосознанные, механические, не его – это действовал не он, не Шайдуков, а кто-то еще, – повторил тупо: – Как же так?

Врач вздохнул – он все понимал, на своем немолодом веку видел не один десяток смертей, – и произнес негромко:

– Надо составлять протокол и отправлять тело в морг.

Вот и все. Так просто, без излишних сложностей, очень буднично… Вместо жизни – могильный холод, неизвестность того света, существование души, которое неведомо Шайдукову. И остается ему только молить, – но не вымолить, наверное, никогда, – прощение у Гагарова, даже если старший лейтенант под землей отыщет Сметанина и перегрызет ему глотку… А потом, чтобы восторжествовала справедливость, положит рядом с напарником.

– Я под землей тебя сыщу, понял? – пробормотал он глухо, успокаиваясь и делаясь самим собою. – Понял?

Врач вопросительно глянул на старшего лейтенанта.

– Вы что-то сказали?

Устало махнув рукой – ну словно бы провел засечку между днем нынешним и днем завтрашним, – Шайдуков тяжело вздохнул:

– Нет, ничего не сказал. Давайте составлять протокол.

– Я понимаю вас, я очень хорошо понимаю, – врач просительно дотронулся до его плеча, – но сделать, поверьте, ничего не могу. Аб-со-лют-но.

– Верю. – Шайдуков вновь вздохнул тяжело, в горле у него раздался скрип – не смог удержать. – Не ругайте меня, ежели что не так. – Он замолчал, посмотрел на напарника, губы у него задрожали, Шайдуков прижал к ним пальцы, доктор, неожиданно сделавшись суетливым, растеряв прежнюю уверенность, потянулся за успокоительным, чтобы накапать старшему лейтенанту, но тот протестующе покачал головой: – Не надо!

Сжав кулак, – точно так же были сжаты кулаки у Гагарова, – он сделал резкое движение, – то ли гвоздь вколотил, то ли еще раз отделил день нынешний от дня завтрашнего, – впрочем, не важно, что это было, важно, что сейчас Шайдуков поставил на Сметанине крест, и если пустоглазая не взмахнет над ним своей косой раньше, чем над Сметаниным, то так оно и будет.

Нужно только время, чтобы найти Сметанина и встретиться с ним, а сколько конкретно времени, Шайдуков не знал.

Был полдень. Сметанин сидел с Раисой в тайге, в плоском сухом распадке, и, поглядывая на небольшую сытую птичку, сомлевшую от летнего тепла на низко опущенной березовой ветке, помешивал оскобленной тростинкой варево, побулькивающее в квадратной жестянке из-под заморской ветчины, и сокрушался:

– Как же этот гад вычислил нас? Он что, колдун, ясновидец или ему помогает космическая разведка? А, Рай? Сидят космонавты в корабле «Союз», или как он там называется, и с небес напрямую дают этому тупорылому наводку? А, Рай?

– Не знаю, – измученная Раиса нехотя шевельнулась, оглядела свою одежду, измаранную травяной зеленью и грязью, плаксиво нахмурилась.

– В городе накрыл – прямо на порог явился, тут едва ли не из-под земли вылез… Вроде бы никого не было, духом человечьим не пахло – я ведь минут тридцать сидел, все засекал, нормально все было, никаких признаков, а подошли к поезду – он тут как тут. И рыжий с ним.

– Значит, вычислили, – запоздалым этом отозвалась Раиса, вытерла рукавом лицо.

– Хорошо еще, я рыжего завалил. Иначе бы нам не уйти.

– За рыжего они с тобой расправятся, – неожиданно пообещала Раиса, – расквитаются. Вот увидишь.

– Слепой сказал – посмотрим.

– Да чего там смотреть, они же – власть. – Она потянулась к жестянке, стоявшей на костре, ладошкой зачерпнула воздух, понюхала, и горестная тень проползла у нее по лицу. Понимала Раиса, что теперь связана одной нитью со Сметаниным, до гробовой доски связана, вот ведь как. Если раньше она еще могла оборвать эту веревку, освободиться от Игорька, укатить куда-нибудь далеко, где глазастый Сметанин не нашел бы ее даже со свечками. То сейчас все – скрыться, исчезнуть бесследно ей не дано. И этот выстрел, который перечеркнул все… Будто черная молния ослепила ее, выжгла все внутри, сделала ее несчастной. Раиса всхлипнула.

– Не надо, Рая, – попросил Сметанин, – мы выберемся из этого чертова леса, обязательно выйдем, я тебе обещаю. Этот тупомордый сейчас своим корешком будет занят, не до нас ему… В третий раз он нам уже не встретится. – Сметанин покосился на карабин, хлопнул ладонью по его облезлому цевью. – Жаль, патроны кончились! Если бы были патроны – можно встретиться и в третий раз. Жа-аль, – протянул он задумчиво, соображая что-то про себя, потер шею. – Может, патронами еще удастся разжиться…

Подкинув в жаркий, без дыма и копоти костерок несколько высохших сосновых лап, Сметанин еще немного подержал жестянку на огне, потом проворно сдернул ее с пламени и замотал подпаленной рукой.

– Прошу к столу, сударыня, – пригласил он. – Угощение не хуже, чем в Большом Кремлевском дворце во время празднования годовщины Великой Октябрьской социалистической революции.

– Болтун, – без всякого выражения в голосе произнесла Раиса.

– Это верно, – согласился с ней Сметанин, – с детства любил это дело. И кое-что еще, – добавил он многозначительно.

– М-м-м, – бессловесно замычала Раиса и устало качнулась на месте. – Какое все это сейчас маленькое, пустое, неприметное. – Она качнулась сильнее, на лице ее проступил пот, и Раиса проговорила мучительно, пресекающимся голосом, глянув как-то сквозь Сметанина, будто сквозь стекло: – Выжить бы!

Сметанин не ответил, обвел взглядом плоскую сухую падь, молодой соснячок, в котором они разместились, настырно подступающий к старым деревьям, по-змеиному сбрасывающим со