– Да уж куда логичнее! – подал свой размеренный голос из-под душа голый Ганин.

– Но господину Игнатьеву эта связь совсем не нужна.

Мы с Ганиным дружно метнули пронзительный взгляд в сторону покрытого белой пеной с ног до головы, по-цыплячьи примостившегося на скамеечке перед зеркалом Нариты. Он замер, как замирает компьютер, которому задана команда отыскать в своих недрах большой файл с затейливым расширением. Машина сначала затихает, потом начинает урчать, напрягается, мягко шелестит (если компьютер дорогой) или отрывисто трещит (если дешевый) жестким диском и после долгих и мучительных родов выдает на-гора нужную информацию. Так и Нарита, поскрипев чуток своим «винчестером», заулыбался.

– Нет, нет, что вы! – замахал он на нас пенными руками. – Вы меня неправильно поняли!

– А как, вы думаете, мы вас поняли?

– Нет-нет! Вы что! У господина Игнатьева в Москве семья. Собственно, дело именно в ней.

– В ком «в ней»?

– В семье. Он уже немолод, менять свою жизнь ради девушки он не собирается. Он, конечно, относится к ней хорошо – она симпатичная, приятная, мягкая, но не более того.

– Что «не более того»?

– Я имею в виду, что, грубо говоря, она как женщина его не интересует. Это правда.

– А он ее – как мужчина?

– В том-то все и дело, что уже два года Марина, так сказать, господину Игнатьеву слишком много внимания уделяет.

– Пристает, что ли, к нему?

– Можно сказать, что да, пристает.

– В чем это выражается?

– Мне трудно об этом говорить, но она как-то всегда хочет к нему прислониться, потрогать его, позаботиться о нем.

– А он от всех этих благ отказывается?

– Да. Я вижу, как ему неловко и передо мной, и перед другими, когда Марина предлагает ему вместе выпить кофе или что-нибудь в этом роде.

– И что, Игнатьев на эту ее удочку ни разу не попался? Где-нибудь на излете третьего месяца своего тутошнего монашества, а?

– Вы можете мне не верить, но я знаю, что не попался.

– Почему вы так уверены?

– Господин Игнатьев просит меня быть все время с ним, когда он выезжает в город.

– А почему вы здесь один? Где он сейчас?

– Он у себя в номере. Но он меня попросил присутствовать во время вашей с ним следующей беседы.

– Следующей? Значит, он вам уже доложил, что у нас с ним был разговор?

– Да, он мне о нем рассказал.

– Понятно.

Я залез в мятную ванну, а распаренный до помидорной красноты Ганин запрыгнул в массажную и спросил:

– А хлеб-то вкусный?

– Вы имеете в виду черный хлеб с Сахалина? Я в нем ничего не понимаю, но господину Игнатьеву он, по-моему, нравится. Он говорит, что у него в Москве такого хлеба сейчас пекут мало. Для него он какой-то настоящий, что ли…

– А-а, понятно. Натуральный, не заварной. Сейчас в Москве делают гадость из заварного теста, смесь глины и пластилина, которая к зубам липнет. А сахалинский, стало быть, обычный, как в советские времена. Как, кстати, ваш клиент, по советским временам не тоскует?

– Меня эти вопросы не интересуют.

Мне не нравится, когда агрессивный интеллектуал Ганин перехватывает у меня инициативу. Я быстро оценил последние его выступления, не обнаружил в них никакого подтекста, который, в принципе, мог бы присутствовать, и поэтому поспешил вернуть беседу в прежнее русло.

– Значит, вы зашли в кухню, и…

– Марина была занята. Я специально тянул с заходом и выбрал такое время, чтобы у нее не было возможности интересоваться господином Игнатьевым. Она спешно передала мне пакет с двумя буханками – и все.

– А Марина знала, для кого вы берете хлеб?

– Нет. Я ее давно убедил, что это я поклонник русского черного хлеба, поэтому она считает, что ее возлюбленный привозит хлеб для меня.

– Кто, по-вашему, из заходивших в кухню мог подсыпать яд?

– Сашими из фугу было готово уже к десяти, насколько я знаю. Блюдо с нарезанной рыбой стояло в холодильнике. Оно было покрыто пленкой, так что времени на то, чтобы эту пленку снять, а потом опять аккуратно натянуть, ушло бы прилично. Это если бы действовал посторонний человек.

– Вы намекаете, что это был кто-то из работников кухни?

– А вы так не думаете?

– С технической стороны вы правы. Но сами подумайте, кто бы стал рисковать таким хорошим местом работы? Ведь заведение Осаки процветает, и процветает конкретно благодаря Грабову, а, травя клиента, да еще такого, повар или, скажем, официант подписывал этому заведению смертный приговор. А может, и себе самому. У Грабова из работников ресторана с кем-нибудь конфликты были?

– Думаю, нет. Немуро – город небольшой, все скандалы сразу же становятся известны. Здесь вы правы, по логике, никому из ресторанных работников травить Грабова не было выгодно. И потом, Мацумото…

– Что Мацумото?

– Вы знаете, что это за человек?

– Знаю.

– Он очень плотно опекает «Кани Уарудо», очень плотно. Я уверен, что и Осака, и все его подчиненные Мацумото боятся. Для них это такой риск – убирать партнера Мацумото!

– Хорошо, а что вы думаете о рыбаках?

– О команде? Они Грабова слушаются… слушались во всем. Он для них был вместо отца и президента. Как Бог, можно сказать.

– Значит, и команда убить не могла.

– Я, конечно, не знаю всего, что у них происходит на судне, но если судить со стороны, то вряд ли кто-нибудь из рыбаков хотел от него избавиться.

– Значит, мы опять возвращаемся к началу. Реально Грабова мог отравить только ваш клиент. Или вы.

В густо-карих глазах молодого мужчины блеснул нешуточный испуг.

– Что значит «вы»? Вы что, меня обвиняете в убийстве?

Здесь опять в разговор вмешался Ганин:

– Минамото-сан не обвиняет, а только предполагает. Любой в его положении рассуждал бы точно так же… Да, кстати, я хотел спросить. Вот вы говорите, что эта самая Марина клеится к Игнатьеву…

– Простите, что она делает?

– Клеится. Пристает, значит, домогается, можно сказать, да?

– В общем, да. И у господина Игнатьева, и у меня сложилось именно такое впечатление.

– Но, с другой стороны, вы говорите, что хлеб ей с Сахалина привозит ее хахаль.

– Кто привозит, извините?

– Хахаль. Бойфренд, приятель.

– А-а, возлюбленный, да-да!

– То есть она клеится к зрелому мужику, но у нее есть еще и молодой парень, так?

– Получается, что так. Но вы поймите, с господином Игнатьевым она знакома давно и, я уверен, уже поняла, что серьезных шансов в этом направлении у нее не вышло. И потом – разница в возрасте. Что, собственно говоря, там могло бы быть? В перспективе, в смысле.

– Да, наверное, вы правы… Такуя, ты еще долго будешь париться? А то я не могу