назначен сенатор Грипенберг. Новый закон предписывал начальнику экспедиции совершать поездки по краю, с целью приобретения необходимых для него сведений. Таково официальное основание миссии Грипенберга, но, в сущности, он колесил по Финляндии, исполняя специальную командировку, данную ему Армфельтом.

Во всеподданнейшем рапорте он говорит сперва о земледелии, об осушке болот, неоседлом классе населения и т. п., но неожиданно главную часть своего донесения посвящает вопросу об общем расположении духа в крае, цензуре, сейме, генерал-губернаторе, т. е. предметам, очевидно, не подлежащим ведению экспедиции земледелия.

Конечно, Грипенберг делал эти отступления «как верноподданный» и «финский гражданин». Он не может скрыть господствующего в крае, среди образованного класса, грустного настроения, происходящего от того, что сейм откладывается, цензура строга и денежное положение находится в опасности. Но главная заноза в организме края — генерал-губернатор.

«Никто не отвергает необыкновенной деятельности генерал-губернатора, хотя он иногда и ошибался на счет пределов своей деятельности; но в нем не находят той прямоты души, которую желали бы видеть в лице, представляющем в крае Высочайшую Особу Вашего Императорского Величества». Вследствие этого генерал-губернатору «не удалось приобрести общего доверия в крае». Неудовольствие высшими чинами основано на том, что они «своими советами вводят в заблуждение Ваше Величество».

Упомянув о сейме, цензуре и денежном положении, Грипенберг продолжает: «Несмотря на все это, я никогда не мог заметить каких-либо стремлений к той стране, которой прежде принадлежала Финляндия, но должно опасаться, что они местами существуют, хотя еще не обнаруживаются». Предположение о возможности таких стремлений основывается на том, что Швеция значительно опередила Финляндию, как в нравственном, так и в материальном развитии, и что шведы при подходящих случаях стараются «выразить свое сочувствие к Финляндии». «Следовательно, если нельзя отвергать у шведов подобного сочувствия к Финляндии, то трудно предполагать, чтобы оно со временем не оказало влияния и на расположение умов в Финляндии, в особенности, если долго не осуществятся настоящие ожидания на счет развития края». Не трудно догадаться и понять, что это развитие можно было осуществить только при содействии сейма.

Государь повелел «сообразить в комитете».

5 октября 1861 г. комитет финляндских дел рассмотрел рапорт барона Грипенберга. Протокол сего заседания своеобразен и интересен. В виду того, что до сих пор оставался в тайниках архива, а между тем он отчетливо обрисовывает приемы финляндских политиков, мы сделаем из него извлечение наиболее существенного.

Оригинально, что ближайшую цель поездки Грипенберга комитет вовсе не обсуждал, на том основании, что уже успела состояться резолюция Государя о передаче в сенат вопроса по земледелию, затронутому также в донесении Шернваля о его поездке, совершенной по Высочайшему повелению.

Приступая ко второй части рапорта Грипенберга, комитет сделал оговорку о своем верноподданническом долге высказаться без недомолвок и чистосердечно, не взирая «ни на какие личные отношения и интересы».

«По мнению комитета, генерал-губернатор прямотой характера, а также всегда спокойным и примирительным образом действий должен внушать к своему лицу уважение и уметь снискать такое же доверие и такую же преданность, какие край нелицемерно питает к представляемой им Высочайшей Особе. Без этих качеств не может быть необходимой нравственной связи между властью и народом, и высшее правительственное лицо в Финляндии всегда будет находиться в изолированном положении. Что нынешний генерал-губернатор не имеет этих качеств, это, кажется, уже достаточно показал опыт, и вероятно также не безызвестно Его Императорскому Величеству.

«Комитет знает, что вскоре по обнародовании в Финляндии Высочайшего Манифеста о созвании комиссии из выборных лиц от четырех сословий края, во многих местах выразилось величайшее недоверие к находящимся при Его Величестве советникам, которых обвиняли в том, что они не изложили, как следует пред троном настоятельной для края потребности в созыве сейма. Все громко выражали свое убеждение, что если бы при суждениях, предшествовавших изданию помянутого Высочайшего Манифеста, лица, подававшие советы, просили созвания государственных чинов, то Его Императорское Величество по своей отеческой заботливости о благосостоянии подданных, без сомнения, не отказал бы в подобной просьбе.

Комитет осмеливается думать, что Его Императорскому Величеству известна необходимость сейма, как для устройства экономических дел края, так и для нравственного развития Финляндии, а потому желание финляндцев сводится к тому, чтобы сейм, наконец, был действительно созван.

Препятствие, которое к удовлетворению этого желания было встречаемо до сих пор, как предполагает комитет, в опасении влияния на прочие части Империи, теперь, кажется, можно считать устраненным, после того как Высочайший Манифест о созвании комиссии везде в Империи был принят за повеление о созвании обыкновенного сейма в Финляндии, и это, по-видимому, не только не произвело никакого впечатления, по даже сочтено было делом самым естественным и законным.

По сим уважениям комитет осмеливается всеподданнейше повергнуть на Высочайшее усмотрение, не признает ли Его Величество своевременным и полезным осуществить, наконец, надежды Финляндии на скорое созвание сейма.

Комитет с своей стороны вполне разделяет замечания сенатора Грипенберга в отношении того, что в Финляндии не существует особенного стремления к Швеции.

Комитет долгом считает присовокупить еще, что в последнее время неоднократно были делаемы попытки к распространению в Финляндии скандинавизма и что шведское правительство, покровительствующее этой идее, с своей стороны, по-видимому, было не совсем чуждо этих попыток. Но хотя до сих пор от этих попыток и не обнаружилось еще никаких особенно важных последствий, однако они не везде были бесплодны, и из этого комитет заключает, что мысль о свободной автономии, которую по идеям скандинавистов сохраняет каждая сторона, выступившая в конфедерацию, находит и в Финляндии поклонников и защитников. Комитет, впрочем, смеет питать убеждение, что для противодействия этому еще очень слабому и мало распространенному сочувствию к скандинавизму и для удержания его развития можно найти какие-нибудь средства, для доставления народу нравственного и материального довольства».

Итак, вопрос о земледелии был совершенно отодвинут, а вместо него комитет занялся политикой, обсуждая качества начальника края и доказывая необходимость созыва сейма. По представлению протокола комиссии Его Величеству, Государь надписал: «Дам по этому делу личные приказания».

Несколько ранее (24 марта 1860 г.) сенатор Фуругельм в отдельном письме представил подробное объяснение по поводу добавочных сумм на Тавастгусскую железную дорогу. Дело в том, что граф Берг, находясь в Петербурге, в декабре 1859 г., испросил у Государя разрешение на ассигнование 1.000.000 р. на Тавастгусскую железную дорогу. Сенат выразил свое сожаление генерал-губернатору за его отступление от установленного порядка, которое повело к тому, что сенат лишился возможности высказаться по делу. За это сенату было сделано замечание. Теперь, когда представился случай, Бергу этого не простили, и Армфельт включил описанную историю в список провинностей генерал-губернатора. Объяснение Фуругельма было представлено Государю.