Шрифт:
Закладка:
«С некоторого времени сделалось заметно в Финляндии какое-то беспокойство, слышатся жалобы и возникает неудовольствие, выражающееся в критике направления правительства и местных начальств и, в особенности, правительственных распоряжений генерал-губернатора… Всякий, кто ближе познакомился с характером собственно финского народа и свыкся не только с понятиями его о своем правительстве... найдет, что дух финского характера, живущий в груди народа, есть чисто монархический. Отсюда, из этого источника истины и правосудия, народ почерпает также твердую уверенность в ненарушимом сохранении приобретенных им и утвержденных присягой прав.
Что касается в особенности до понятия народа о нашем ныне царствующем Государе Императоре, то Его считают добрейшим, справедливейшим, великодушнейшим и благодетельнейшим Государем. С этим понятием соединяется еще другая мысль, а именно та, что Государь особенно любит финский народ, по крайней мере, такой слух ходит в народе. Подобно тому, как Император Николай составляет теперь миф строгого и грозного Государя, так Император Александр II в глазах народа есть осуществление идеи доброго, человеколюбивого Отца Отечества. Из сего, однако, не должно заключать, что эта любовь и преданность к Монарху и Императорскому Долгу простирается также и на Русский народ, к которому доселе не было симпатии по многим причинам, каковы суть: различие религии, характера, нравов и обычаев и проч. Но это, впрочем, не препятствует обоим народам жить друг с другом в мире и согласии.
Прерванная уже полвека связь с Швецией все более и более становится преданием между финляндцами, и если спросить кого-либо из народа, какое из двух владычеств он предпочитает, русское или шведское, то он тотчас прямо ответит следующее: «мы счастливее тогда, когда можем жит в мире и спокойствии», или так: «наши отцы и предки в шведские времена, ели чаще хлеб с корой, мы же теперь не имеем нужды это делать, с тех пор, как Император снабжает край русской мукой». Должно, однако, сознаться, что и теперь уже есть многие, преимущественно между сколько-нибудь образованными людьми, кои считают законодательство края недостаточным и устарелым, его администрацию, особенно высшую, не соответствующей цели и имеющей слишком сильный надзор... Находят крайне необходимым созвание государственных чинов. Но эти граждане, составляющие немалое число членов во всех образованных сословиях и классах в крае, суть в то же время самые преданные сыны отечества... Они осмеливаются при этом думать, что такое улучшение может совершиться только посредством общего совещания Государя с народом на сейме по установленному старинными постановлениями края порядку. В Финляндии, однако, есть люди, хотя число их и чрезвычайно ограничено, которые с опасением смотрят на последствия созвания сейма».
Но для того, чтобы у Монарха не возникло сомнения в возможности ограничения его власти сим учреждением, составитель записки в мягких выражениях умаляет права сейма. Описание автора далеко не соответствовало истинным стремлениям руководителей финляндской политики того времени.
Согласно основным законам 1772 и 1789 гг. «исключительно одному только Государю принадлежит право, как созывать государственные чины, когда он для пользы края почтет нужным узнать их мысли и советы, так и повелевать тотчас распущение сейма, в случае если он найдет повод быть недовольным содействием сословий. Сословия не имеют никакого права рассуждать о других делах, кроме тех, кои предлагаются им правительством, но могут, однако, в прошениях Государю представлять о желаниях и нуждах края. рассуждая о предложенных делах, они подают только свои мнения и не имеют права выражать свое согласие или несогласие, исключая вопросов, касающихся до изменения основных законов и привилегий сословий и до установления новых или увеличения существующих налогов. Но главнейшее действительное право, дарованное сословиям основными законами, заключается в праве сословий участвовать в заведовании финансами и чрез депутатов иметь надзор за употреблением государственных доходов и общественных податей, удовлетворяться в действительной надобности, когда требуется увеличение расхода, и просить об уменьшении податей, если успешное состояние управления представляет к тому основательный повод. Обидно, что при таком ограничении права рассуждений чинов не представляется никакой возможности для образования партий, кои из частных интересов могли бы поставить правительство в затруднение, — как это нередко случается в соседнем государстве (Швеции).
Если к сему, впрочем, присовокупить, что прения на сейме не публичны, то, я полагаю, из этого нетрудно усмотреть, как мало сходства между властью государственных чинов в Финляндии и тем значением, какое имеют законодательные палаты в прочих странах Европы, и считаю напрасным всякое опасение каких-либо последствий от созвания сейма в Финляндии.
Порядок шведский не имеет никакого сходства с существующим в Финляндии, где государственные сословия суть только совещательные, а не решающие.
Мы думаем, что все вышеизложенное ясно доказывает, почему созвание сейма в Финляндии не могло бы иметь иных последствий, кроме самых полезных для Государя и страны».
Затем автор записки переходит к вопросу: «Кто и кем в Финляндии собственно недоволен? Что касается генерал-губернатора, то общее о нем суждение в крае очень различно. Но нельзя сказать, чтобы он пользовался любовью народа... Но если участие власти выражается только обещаниями, которые потом не исполняются, то возбужденные сначала надежды и чувства любви и почтения уступают место неудовольствию.
«Гораздо строже судят о нем люди образованных классов. Большая часть из них почитают его не твердым в слове, подозрительным, ненадежным, непостоянным, суетливым и легкомысленным в правительственных делах, не питающим ни уважения к законам и постановлениям края, пи к чужим взглядам и мнениям. Во многих местах настроение против него столь враждебно, что даже не отдают справедливости его многосторонним знаниям, его неутомимому трудолюбию, его бодрости и бдительности. Он стал прибегать к помощи шпионов по всем направлениям, стараясь открыть изменников между финским народом. Для довершения этого, снисходительно говоря, неблагоразумного образа действий, он одного из своих лазутчиков взял из среды университетского юношества. Это вскоре обнаружилось и все образованное общество было этим глубоко тронуто и оскорблено».
«В Финляндии распространено и торжественно объявляется многими, в особенности из членов университета, мнение, что генерал-губернатор преследует это учебное заведение. Хотя на это, собственно, нет никаких доказательств, однако подобный слух значительно содействует к увеличению общего к нему негодования, ибо университет, как душа народа и края, составляет для всех предмет искреннего и горячего участия. В связи с сим и кажется не
