«Вмешивается в обязанности цензоров и в занятия газетных писателей. Его обвиняют также в опрометчивом и быстром предложении следующих одна за другой реформ и проектов».

«Наконец, ставят генерал-губернатору в вину, что он сам более всего вызвал то тревожное состояние, которое сделалось господствующим в Финляндии и именно тем, что необдуманно поднял вопросы, имеющие, конечно, глубокий интерес и весьма важное значение для края, но кои прежде, как составляющие предмет, принадлежащий к кругу действия государственных сословий, были местными начальствами оставлены до того времени, когда они могли бы получить сообразное с основными законами движение».

Какое влияние оказали в отдельности записки Шернваля, Котена, Грипенберга, Фуругельма и Брунера, нам неизвестно. Но мы видим, что всем делом руководила одна опытная в интригах рука гр. Армфельта и все составители записок метили в одну и ту же цель.

Сильнейшим союзником финляндцев явился князь Горчаков. Он просил Государя обратить особое внимание на финляндский вопрос. Взоры кн. Горчакова обращены были на Финляндию в виду тревожного настроения Польши. Опасались также международных осложнений и участия в них Швеции. «При таких обстоятельствах естественно было заботиться об успокоении умов в Финляндии». А это достигалось, по мнению канцлера, удалением Берга.

Берг искусно защищался и большим козырем в его руках явилась уличная демонстрация в Гельсингфорсе. Воспользовался он также теми протестами, кои высказали в некоторых городах депутаты при выборах в комиссию. Берг хотел отмены выборной комиссии. Армфельт, который ранее не разделял идеи комиссии, теперь выступил с отдельной запиской в её защиту.

Ходили слухи, что Берг во время своей аудиенции старался убедить Государя в необходимости удалить финляндских советников, начиная с графа Армфельта. Когда на это не последовало согласия, то Бергу оставалось просить о своем удалении. «Сообщая об этом гр. Армфельту, Государь, — по словам одного финляндца, лично видевшегося после этого с графом, — отозвался о Берге неодобрительно.

26 ноября (1861 г.) публика узнала из газет об его уходе. Известие это вызвало всеобщую радость. Край мог, конечно, быть ему благодарным за всевозможное побуждение, которое он давал и имел намерение дать, но чувства признательности население не проявило. Публицист Авг. Шауман, говоря (VII, 226) о графе, повторяет мысль, высказанную Филиппеусом в его воспоминаниях. «Есть души, — сказал Гёте, — которые, желая зла, делают добро». Бесспорным остается тот факт, что Берг делал, или помогал другим делать, как раз обратное своим личным желаниям. Я решаюсь именно утверждать, что своей теперешней автономией Финляндия обязана всецело этому человеку, который между тем, не только по своим представлениям об обязанностях поставленного волей Русского Царя генерал-губернатора Финляндии, но и по своему глубочайшему внутреннему убеждению, являлся заклятым врагом всяких стремлений к автономии и который, в случае надобности, был готов уничтожить их в корне самыми беспощадными мерами».

Филиппеус, близко стоявший к генерал-губернатору, поясняет, что «основание нерасположения Берга ко всему, что касалось автономии и конституционализма, лежало не столько в его антилиберальных (хотя отнюдь не ретроградных) воззрениях или в отдаваемом им лично предпочтении автократическим формам правления, сколько, главным образом, в том, что он признавал господствующую шведскую партию, с точки зрения интересов исконного населения края, антинациональной, а искусственную денационализацию финского народа при посредстве суда и управления, исключительно проникнутого шведским духом, считал прямой политической ошибкой. Он придерживался того мнения, что в случае, если бы финский народ оказался неспособным к образованию из себя самостоятельного культурного целого и если бы ему суждено было слиться с другой национальностью, то такой поглощающей национальностью должна быть во всяком случае не шведская, а русская. Но он, по мнению Филиппеуса, не сомневался в культурных способностях финского народа в способности его языка к развитию, и в этом направлении никогда не думал создавать каких-либо препятствий с своей стороны. Скорее мы могли бы сказать, что он был готов в душе и на деле всеми силами старался не только идти навстречу национальному развитию народа, в смысле усовершенствования его языка и школьного образования, но даже опережать его на этом пути, забегать вперед, расчищая дорогу. Обрусение Финляндии — за исключением того случая, если бы оно оказалось настоятельно необходимым — столь же мало было ему по душе, насколько мало он был склонен допустить этот край сделаться шведским».

«Почти все реформы, проведенные позже вполне легальным порядком и пробудившие край к новой жизни, были не только предуказаны, но даже и начаты графом Бергом. Он не сумел ни одной из них довести до конца, но зато его шестилетнее управление краем оставило Финляндии богатую содержанием программу, охватывавшую собой все наиболее жизненные интересы народа».

Несомненно, что граф Берг много содействовал экономическому развитию Финляндии и, благодаря своей практической опытности, в состоянии был принести еще большую пользу, и, тем не менее, его уход никого не огорчил.

Нельзя сказать, чтоб граф Берг был совершенно чужд «сеймовых симпатий», писал Снелльман. В Высочайшем повелении от 31 мая 1859 года, которое ставило сенату в обязанность представить сеймовые вопросы, определенно говорится, что оно явилось «по всеподданнейшему представлению генерал-губернатора». Но все это было забыто.

На другой день вечером, 27 ноября, после объявления о его уходе, в новом шведском театре собралась большая публика. Перед началом представления она единодушно потребовала «Vårtland»; оркестр заиграл, вся публика стоя пела. Этим она выразила свое удовольствие по поводу ухода гр. Берга.

Уже в марте 1863 года гр. Берг находился в Варшаве. На должность помощника главнокомандующего войсками в Царстве Польском гр. Берг был назначен семидесятилетним стариком, но он был «свеж и крепок, как юноша, отлично ездил верхом, пил и ел за четверых, работал с утра до ночи, нисколько не утомляясь».

Деятельность фельдмаршала Берга в Польше, оценивалась с разных точек зрения. «Вообще граф Берг очень хороший человек, — читаем в записках прусского канцлера кн. Гогенлоэ, — отправляет свои многотрудные обязанности с большим тактом и необычайной осмотрительностью». По мнению русского писателя, граф Берг подчинялся в Варшаве партии, прозванной в русских кружках черной, по преобладанию в ней ксендзов, и русское дело не встретило в нем ни малейшей серьезной поддержки.

V. Занятия выборной комиссии и польское восстание

Графа Берга заместил барон Платон Иванович Рокасовский. Так как Рокасовский был членом комитета и находился в постоянных сношениях с графом Армфельтом как председателем, то нет сомнения, — читаем в заметке одного современника, — что назначение его генерал-губернатором и созыв сейма были между ними заранее условлены. Граф Армфельт настолько был дальновиден, что