Генерал-губернатор граф Берг удвоил свое внимание. При посредстве понт-директора Вульферта он организовал тайное наблюдение за шведско-финляндской корреспонденцией, а при помощи студента Оскара Тамеландера устроил надзор за подозрительными личностями. Наблюдение никаких серьезных результатов не дало ввиду того, что заподозренные были предупреждены о «миссии» названного студента начальником канцелярии генерал-губернатора бароном Эдвардом Валленом. Он же содействовал разоблачению Тамеландера, указав на деньги, полученные этим студентом. Позорная история раскрылась и глубоко возмутила общественное мнение Финляндии[7]. Возник конфликт между университетом, требовавшим удаления соглядатая, и начальником края, взявшим было сперва студента под свою защиту.

Переписка с графом Армфельтом оживилась. Дело доложили Государю, который выразил свое неудовольствие по поводу действий генерал-губернатора и согласился на удаление студента из университета. Вместе с тем было постановлено, чтобы впредь важнейшие дела университета не решались без генерал-губернатора. «Я сам, — сказал при этом Государь, — состоя канцлером университета, во время управления кн. Меншикова, подчинялся этому принципу. Без единства власти невозможно достигнуть хороших результатов. Что же касается полицейских мер, то в этой области генерал-губернатор, без сомнения, должен иметь в руках все нити». Средства графа Берга были, конечно, нравственно предосудительны, но, с другой стороны, надо признать, что «корнем всего зла являлись все-таки те глупцы и пустые фантазеры, которые ввели смуту в финляндское общество».

После этой истории уважение к «сатрапу» Бергу было окончательно утрачено. Непопулярность его возросла. Отношения графа к университету сделались крайне враждебными, и положение Берга в Финляндии вообще стеснительным. Поводы к его удалению увеличивались.

Вообще пылкий и подвижный, граф Берг «не был создан» для флегматического тихохода финна. Финны и Берг не были скроены по одному ключу. В нем видели человека недостаточно основательного и не питали доверия к его преобразовательным планам. Граф Армфельт характеризовал его, как «arbitraire et inconsidéré dans ses propos» (произволен и бесцеремонен в своих высказываниях).

Берг не нравился еще финнам и потому, что не всегда придерживался предписания закона и недостаточно проявил сочувствия к конституционному образу правления. Граф Берг, при своей подвижности, вообще плохо уживался с медленным ходом всей финляндской административной машины. Подозрительность графа Берга также не послужила в его пользу. Короче, граф Берг пришелся финнам не ко двору.

Министр статс-секретарь гр. Ал. Армфельт

В конце 1858 года симпатия к ветеранам войны 1808 года возрастала все более и более. В пользу их устраивались студенческие концерты и вечера, отличавшиеся патриотическим энтузиазмом. На них с большим подъемом декламировались стихи Топелиуса и Рунеберга, и был пропет в первый раз «Бьернеборгский марш» со словами, сочиненными Топелиусом.

В то же время шли сборы на постройку национального дома для студентов, при чем оппозиция дала знать о себе постановкой пьесы с намеками и выходками по адресу противников эмиграции в Швецию и с резким осуждением поведения Снелльмана, Фр. Сигнеуса и др. Финляндия характеризовалась в пьесе, как бедная и угнетенная страна.

«Эти два чувства, — к студенческому долгу и к ветеранам, — одно направленное к грядущему, другое — к прошедшему, одно — посвященное лучшим надеждам отечества, другое — лучшим воспоминаниям прошлого, свидетельствовали о пробужденном настроении, более мужественном, более полном надежд, и рассеивали мрачные думы последних лет».

Ни одно политическое движение того времени не обходилось без участия студентов. «Тёлёская история», «союз бескровных», движение в пользу ветеранов, разные демонстрации — всюду студенты. Неудивительно поэтому, если граф Берг стал смотреть на университет, как на очаг политических смут. «Он даже уверял директора своей канцелярии, О. Антеля, что положительно боялся этого учреждения».

В университете генерал-лейтенант Иоганн Мунк заменил весьма непопулярного вице-канцлера генерала Норденстама, который «слишком усердно и педантично следовал циркулярам и указаниям из Петербурга». Мунк старался смягчить строгости и передать заботу о нравственности учащихся в руки самой молодежи. По мнению Мунка, молодежь редко грешила вследствие злого умысла, а гораздо чаще по легкомыслию и недостаточному пониманию, равно как вследствие преувеличенного мнения о своих силах. Вообще университет решил высказать, что более либеральная политика в отношении студентов приносит хорошие плоды. «Это и моя точка зрения», — ответил по этому поводу Государь.

«Как могло случиться, пишет современник (Филиппеус), что уже с самого начала, отношения между Бергом и университетом оказались натянутыми — для меня совершенно непонятно. В сущности говоря, Берг в глубине души отнюдь не был обскурантом. Берг сам слушал лекции в Дерпте и неизменно сохранил в своей натуре нечто, напоминавшее студента, и я положительно не в силах себе представить, какой осязательный повод он мог подать к тому, чтобы с первых же шагов вызвать антагонизм между собой и университетом. Причин этому должно было быть немало, и их следует искать с обеих сторон. Так, с одной стороны, университет состоял исключительно из финляндцев, которые, как известно, несколько тяжеловесны, боятся сильных движений. С другой стороны, еще непосредственнее задевало университет та чрезмерная строгость, с которой Берг распоряжался цензурой, наложив почти безусловный запрет на все шведские печатные произведения политического содержания.

«Берг совершенно не понимал по-шведски, тогда, как из университетской корпорации лишь очень немногие знали какой-либо другой язык, кроме шведского. Этим с самого начала исключалась возможность взаимного сближения, и Берг не доверял университету, считая его очагом опасного политического направления. И нельзя отрицать, конечно, что симпатии университета были на стороне Швеции, каковое явление, независимо от разных других обстоятельств, объясняется общностью в языке, а следовательно, и духовной зависимостью от шведов, а также тем, что в нем царствовал дух, далеко не дружественный России. Подобные чувства были, однако, чисто платоническими.

Как бы то ни было, но факт тот, что Берг, вскоре стал питать к университету чувство, близкое к ненависти. Во время своего пребывания в Петербурге зимой 1855 — 1856 гг., однажды ночью в комнату вошел присланный из Гельсингфорса фельдъегерь и принес, между прочим, известие о происшедших в университете беспорядках, во время которых вице-канцлеру барону Мунку было нанесено оскорбление. Едва я прочел Бергу это известие, как он вскочил и воскликнул в гневе: «Они доведут меня до того, что я повешу двоих или троих перед зданием университета»!»

Неудовольствие университетом вызвало несколько проектов. Обер-хирург русских войск, расположенных в Финляндии (И. Ф. Гейфельдер), предложил пригласить профессоров из Германии. Мысль эта понравилась графу Бергу, и он в письме к графу Армфельту указал на приглашение Екатериной II немцев в Выборгскую губернию для вытеснения оттуда шведов. Однако из проекта (Гейфельдера) ничего не вышло. Пригласили