с доверием к добрым намерениям Монарха, то можно с уверенностью дождаться сейма через два — три года, в противном случае возникнет недоверие вместо полной надежды, и тогда, конечно, сейм надолго будет отложен. У разъезжавших по краю Шернваля и Грипенберга, как увидим, была еще одна и не менее важная миссия.

Крупный деятель того времени И. В. Снелльман также старался внушить доверие к выборной комиссии и, будучи человеком последовательным, не только сам не явился на сходку к Боргстрёму, но отговаривал и других от участия в ней. Но этим он не ограничился. В «Litteraturbladet» за 1862 год он выступил с обширной защитительной статьей, которой оправдывал распоряжение правительства. «Высочайший рескрипт от 24 апреля 1861 года, — писал он, — для каждого, кто в словах не читает более, чем они говорят, устраняет всякое сомнение по поводу вопроса о том, что созыв комиссии якобы угрожает созыву сейма. Сказано, что депутаты по тем делам, которые требуют участия обеих государственных властей, только «представляют проекты предложений, которые в свое время должны быть переданы сейму». Стало быть, и речи не может быть об административных постановлениях, которые переустраивали бы дела, уже устроенные при участии сейма. Рескрипт вложил сейм в собственные руки финского народа. Мы твердо убеждены, что этот документ никогда не появился бы на свет, если бы он не был основан на решении созвать сейм... Почти что забавно, но в действительности так. В рескрипте определенно говорится, что депутаты будут представлять проекты сеймовых предложений. Правительство, таким образом, говорит: выбирайте депутатов, зарядите их проектами того, что должно быть предложено сейму».

В другом месте своих воспоминаний Снелльман добавил: и неопровержимо то, что деятельность выборных комиссий комитета, какой она стала, принесла огромную пользу, потому что сеймовые вопросы стали известны и подверглись обсуждению.

Не сидел, сложа руки, наконец, и главный виновник брожения по поводу созыва выборной комиссии, барон Лангеншельд. В официальной газете — «Finlands Allmänna Tidning» — он напечатал объяснение о цели манифеста, указывая, что Монарх желал только узнать мнение доверенных лиц о мерах, которые и при нынешних обстоятельствах можно было бы принять. Его статья осталась незамеченной.

Поднятое в Финляндии движение легло всей своей тяжестью на Лангеншельда. Он охотно брал на себя всю вину и готов был перенести всякое взыскание. Он надеялся, что современники оценят, по крайней мере, его честность, но он ошибся. Его клеймили изменником! На него нападали в печати, как в Швеции, так и дома. У Лангеншельда было много завистников и врагов в сенате, которые воспользовались общественным недоверием к нему. Лангеншельд мучился и бросался от одного плана к другому, желая поправить дело. Угнетенный горем, он стал, наконец, предлагать графу Армфельту явно несообразные и невыполнимые проекты. Вся история столь удручающим образом подействовала на него, что ускорила его кончину.

Историк этого периода указывает, что путаница по выборной комиссии произошла не только по вине Лангеншельда, но также и вследствие смутного понимания большинством финляндцев «сущности основных законов страны». Никто не уяснил себе, в какой мере акт соединения и безопасности 1789 года изменил прежние постановления и особенно организацию риксдагов.

Чтобы успокоить общество, ближайшие советники Монарха, упросили его издать пояснение к апрельскому манифесту о выборной комиссии. 23 августа 1861 года состоялось Высочайшее объявление, в котором говорилось: «Мы признали за благо всемилостивейше дозволить показанные в протоколе сената в пятидесяти двух отдельных пунктах вопросы передать, чрез надлежащее начальство, на обсуждение поименованных депутатов, с тем, чтобы, согласно с представлением сената и генерал-губернатора, действия депутатов ограничивались подачей всеподданнейшего отзыва о том, на каких основаниях и в каком направлении изменения существующих постановлений или новые положения и распоряжения, по мнению их, могут быть для пользы края необходимы, Дальнейшие же меры к решению вопросов, по роду дел, административным ли порядком или содействием государственных чинов, будут зависеть от Нашего благоусмотрения по докладе заключения депутатов».

IV. Настроение общества и удаление графа Берга

Осенью 1855 года в Гельсингфорсе разыгралась так называемая тёлёская история (Tölöaffåren), Молодежь (в числе 28 чел.) устроила в загородном ресторане (Тёлё) товарищеский завтрак с обильным возлиянием и невоздержанными речами. Первый оратор старался пародировать английские банкетные речи и особенно произнесенную лордом Пальмерстоном о занятии балтийских крепостей; шутка закончилась здравицей за королеву Викторию и союзников его величества великого султана Абдул-Медшидза (Abdul med skeden); здравицу приняли с необузданным весельем. Предложены были тосты за «христианнейшего» турецкого султана, за содержателя винного погреба «Канн-Роберта» (Канробера), перед воинством которого пали многие застольные храбрецы, за однофамильца генерал-губернатора, публициста Эдварда Берга и др. Ораторы говорили также о «крымских плодах», о «сардинках» и их короле (Сардинии), о значении сыра (ost-makten), о генерале Тулубьеве, которому досталось (по тулупу) от Пелисье и т. п. Пирушка сделалась известной генерал-губернатору, который, узнав имена участников, воскликнул: «А, это все старые знакомые.». Берг настоял на том, чтобы с виновных взыскали построже. Общественное мнение о выходке студентов разделилось. Эти речи, несомненно, осуждали наличное положение, являлись выражением преобладавшего настроения в известных кругах университетской молодежи. Наконец один из участников признает, что шутки вообще были неуместные. «Только крайняя политическая наивность, — пишет Рейн, — могла усмотреть в этом деле наивную юношескую шутку».

Следующим событием, волновавшим общество, явилось назначение Снелльмана профессором философии. Кафедра философии была в 1852 году упразднена, а самое слово «философия» считалось предосудительным. Вице-канцлер университета Мунк хлопотал о восстановлении кафедры и о привлечении в университет популярного ученого и общественного деятеля Снелльмана, которого в то же время имели в виду назначить на государственную службу. Сильного противника Снелльман встретил в лице сенатора Л. ф.-Гартмана. Тем не менее, в январе 1856 года состоялось назначение Снелльмана профессором, встреченное в крае весьма сочувственно.

В своей пригласительной программе по поводу вступления Снелльмана в университет, профессор Сигнеус писал: «Правительство, поручая значительную долю руководительства университетской молодежью человеку, казавшемуся неблагонадежным и бывшему издателю газеты «Саймы», возвышенным образом перед цивилизованной Европой доказало ложность мнения тех, которые находили, что подобные силы и характеры в настоящее время не могут найти поля деятельности в Финляндии».

В октябре 1856 года Снелльману было устроено грандиозное общестуденческое чествование, на котором присутствовал поэт И. Л. Рунеберг. На торжестве участвовали также шведские студенты. «Кандидат» К. Г. Эстландер, обращаясь с речью к скандинавской молодежи, сказал, между прочим, что «у них так же, как у финляндцев, жива большая и многозначащая идея о северном культурном единении, как основе для социального и, может быть, также политического союза северных народов».

В мае 1857