Два года

Мы попрощались так, будто расставались до следующих выходных.

До свидания – и дверь захлопнулась. Никаких «было приятно познакомиться» или «спасибо, что доверяли мне своего ребёнка на восемь часов в день, пять дней в неделю». Ничего подобного – она буквально захлопнула дверь у меня перед носом, и я осталась стоять на лестничной клетке с дочерью на руках. Справедливости ради надо сказать, что няня наскоро обняла девочку, прежде чем передать её мне. Как водится, мне пришлось чуть ли не силой отрывать он неё ребёнка, который, визжа и заходясь плачем, тянул руки к няне. Для меня навсегда останется загадкой, почему дочь предпочитала мне её.

Как бы там ни было, садик гораздо лучше. Времени начало шестого, когда я стремительно врываюсь в помещение. Всех детей уже забрали, да и воспитатели почти все ушли домой. Я распахиваю жёлто-красную дверь, ручка которой закреплена в самой верхней её части, и мне в нос ударяет запах подгузников и влажной уличной одежды.

– Простите за опоздание, – выпаливаю я при виде единственной оставшейся работницы садика. Она сидит на полу, у неё на коленях моя дочь, а перед ними открытая книжка. Сама не зная почему, я чувствую лёгкое покалывание в груди. Может, это угрызения совести от того, что мы с дочерью никогда так не сидим. Дома она обычно утыкается в телевизор или играет со своими зелёными солдатиками. Детям не следует слишком зависеть от родителей, поэтому я и пытаюсь, насколько возможно, растить самостоятельную личность. Иногда, наблюдая как другие дети липнут к своим родителям, я задаюсь вопросом, верны ли мои методы воспитания. Отношения с моими собственными родителями никогда не подразумевали нежностей или чрезмерной доверительности, и долгое время это вызывало у меня досаду. Однако в определённый момент я стала замечать, что, в то время как другие дети были не способны ничего решить сами и в школьных поездках ныли, что скучают по родителям, я всегда была самодостаточной. Я была решительна, самостоятельна и уверенна и хотела, чтобы и моя дочь выросла такой же – ни от кого не зависящей…

– Ничего страшного, – мягко говорит седовласая женщина раза в три старше меня.

– Задержалась на работе, – лгу я, снимая с крючка куртку дочери. – Да и пробки жуткие – какая-то авария на Миклюбройт, – выдаю я очередную ложь.

Женщина лишь улыбается:

– Знаете, у девочки уже так хорошо получается называть то, что она видит на картинке. У вас дома есть такая книжка?

Речь о большой книге в твёрдом переплёте с иллюстрациями, на которых изображены различные предметы и животные. Такой книги у нас дома нет. Честно говоря, у нас вообще никаких книг нет. Сама я никогда особо много не читала за исключением того, что входило в школьную программу. Да и те книги я только пролистывала, а потом просила подружек пересказать мне их содержание. Зато я покупала дочери много симпатичных игрушек, которые, однако, большей частью лежат у неё в комнате нетронутые. Например, фарфоровые чашки с розочками и белый столик с двумя стульями. Или американская кукла фирмы «Мадам Александр», которая обошлась в целое состояние. Но единственное, с чем она играет, это зелёные солдатики: она неуклюже сжимает их в ладони, и попробуй их у неё забери. Она сжимает их так сильно, что у неё белеют костяшки пальцев. Даже когда она спит, кажется, будто она боится, что я попытаюсь потихоньку высвободить солдатиков из её хватки. Теперь она постарше, и ей нравится выстраивать их в шеренгу. Дело это непростое, и мне невдомёк, откуда у девочки берётся на это терпение. Её мелкая моторика ещё недостаточно развита, поэтому ей требуется целая вечность, чтобы расставить всех солдатиков не вкривь и вкось, а прямо и ровно. Когда в результате всех усилий шеренга образуется, она некоторое время глядит на неё, а потом переносит солдатиков в другое место и снова принимается их расставлять. А в это время никому не нужная кукла «Мадам Александр» сидит на комоде.

– Да… нет. Как раз этой книги у нас нет. – Я приседаю на корточки и, глядя на девочку, окликаю её. Она не удостаивает меня и взгляда и даже не шелохнётся, пока воспитательница не поднимается и не подводит её ко мне. Книга по-прежнему в руке у женщины, и она протягивает её мне.

– Возьмите, – говорит она.

Я усмехаюсь:

– Нет, разве можно…

– Мы здесь одни. Возьмите. Девочке она так нравится.

– Но…

– Ей необходимо учить слова. – В дружелюбном тоне воспитательницы слышатся серьёзные нотки.

– Хорошо. – Я беру книгу и перевожу внимание на дочь. Наклонившись, надеваю на неё куртку. Девочка никак не способствует тому, чтобы процесс шёл быстрее, – просто позволяет себя одевать. Разумеется, белая футболка, которую я надела на неё утром, вся измазана томатным соусом.

У меня из головы не выходит хорошенькая белокурая девочка, которую я видела, когда утром привела дочку в садик. Вот она-то и должна была бы стать моей дочерью – мне показалось, что я вижу в ней своё собственное отражение. Ничего подобного о темноволосой девочке, что стоит передо мной, я сказать не могу. На её лице пятна от еды, косички, что я заплела ей с утра, распущены, и вообще она какая-то слишком упитанная. Это часто называют «щенячий жирок», который со временем уходит, но у белокурой девочки, что я видела утром, не было даже намёка на щенячий жирок. Я стараюсь не перекармливать дочь, но она постоянно голодная: напихает в себя еды и громко чавкает с открытым ртом, так что глаза мои на неё не глядят.

– Вот, зайчик, – приговариваю я, надевая на неё шапку. Пытаюсь застегнуть ей молнию на куртке до самого верха, и тут она издаёт истошный крик.

– Что такое? Тебе больно?

Не мешкая воспитательница наклоняется к ребёнку и расстёгивает молнию. На шее у моей дочки порез – прямо под цепочкой с первой буквой её имени.

– Ой-ой! – восклицаю я, переполняясь чувством вины и пытаясь обнять дочь, но она отталкивает меня и тянет руки к воспитательнице.

– Мама нечаянно, – говорит та, слегка прижимая к себе девочку, а потом снова направляет её в мою сторону.

Нам обеим неловко – очевидно, что всё не так, как должно быть: обычно дети ищут утешения у мамы, а не у воспитательницы, которую едва знают. Чувствуя, что от стыда у меня полыхают щёки, я наскоро прощаюсь и устремляюсь с дочерью к выходу. Воспитательница