булыжники, чтобы метать их с верхних этажей в шлемы незваных гостей, старательно затащены на эти самые этажи. Историк Паскуале Виллари приводит такой эпизод: французские солдаты малыми группами, без оружия, прибывали во Флоренцию, выпивали, шутили и вполне по-хозяйски мелом отмечали дома, пригодные для расквартирования войск. И в это время ударили в набат. Не то кому-то показалось, что враг у ворот, не то сказали, что Медичи с армией возвращаются, не то объявили учения гражданской самообороны, но факт остается фактом – в набат ударили.

Очень быстро город оброс баррикадами, на площадях очутилось изрядное количество вооруженного народа, и тут французы увидели то, к чему жизнь их не готовила, а вот итальянцев готовила с младенчества: возможность войны на тесных городских улочках со всеми вытекающими. И об этом было доложено Карлу, который сделал определенные выводы.

Да, занимались всеми приготовлениями Пьеро Каппони, Гвидо Веспуччи, Франческо Валори и Доменико Бонси. Эти имена я привожу для того, чтобы вы не думали, будто Савонарола лично бегал вокруг города, отслеживая, хорошо ли вспахана контрольно-следовая полоса. Флорентийское самоуправление достаточно быстро нашло среди горожан достойных и активных, тех, кто мог взяться за общее дело и результативно руководить обороной.

А потом приехал Карл. И встретили его со всей возможной торжественностью. Приехал он не один, а во главе отборных частей своей армии, собираясь поразить воображение флорентийцев невиданными чудесами. Там были и живописные швейцарцы, и знойные гасконцы, и рослые суровые шотландцы (наследство Столетней войны, традиции), и цвет французского рыцарства, как без этого.

И начались переговоры. Женщины дома Медичи, которые оставались в городе безо всякого страха за себя, обступили Карла и требовали возвращения Пьеро, особо напирая на то, что теперь-то мальчик одумался и все будет великолепно, генералы и солдаты жадным взором созерцали еще не разграбленный город, а флорентийцы ждали, когда эти благодетели наконец уйдут.

И переговоры, что ожидаемо, зашли в тупик. Карл хотел денег и возвращения Пьеро. Республика, переговоры от лица которой вел опытный Каппони, готова была дать меньше денег и не хотела слышать и самого духа Медичи ближе, чем на две сотни миль от города. Карл настаивал на своем праве требовать, ибо он вошел в город на коне, в броне и с копьем при бедре, что в ту эпоху символически значило завоевание города, и обещал прибегнуть к силе оружия. Тогда Каппони сказал, что Флоренция в ответ на такое может ударить в набат. И Карлу этого хватило. А потом пришел Савонарола, которого Карл, как уже было сказано выше, уважал и побаивался. Он попросил Карла, как восстановителя флорентийской свободы, отдать уже эту свободу народу и идти дальше. И в конце ноября Карл покинул молодую республику. Покинул со всем своим войском.

А монах вернулся в свой монастырь – начинался Рождественский пост. И в этот пост он произносит одни из самых своих известных проповедей – проповеди на книгу пророка Аггея.

Очень долгое время они не давали мне покоя. Точнее, у меня не соотносилось количество проповедей, произнесенных Савонаролой, с краткостью книги пророка: двадцать три весьма большие проповеди всего на две главы пророческого текста.

И это притом что книга Аггея не является и не являлась любимой темой для гомилетики. Проповедник, желающий обратить внимание аудитории на пророческие книги Ветхого Завета, обычно избирал книги великих: Даниила, Исайи, Иезекииля, Иеремии. А пророков малых если и брал, то лишь как дополнение. А тут все наоборот. Ключевые гомилии фра Джироламо написаны именно на книгу малого пророка.

Выбор Аггея и, шире, малых пророков как основной темы для проповеди – та особенность Савонаролы, поняв которую мы лучше поймем и саму его личность, и то служение, которое он нес во Флоренции.

Итак, что мы знаем про Аггея-пророка, про его книгу и про место этой книги в корпусе Библии? Аггей относится к числу поздних пророков, который пророчествовал после Плена, в то время когда народ, вернувшийся от вавилонских рек, восстанавливал разрушенный Храм.

Он жил за половину тысячелетия до Рождества. В исторической перспективе – достаточно давно. Но если попытаться охватить единым взглядом всю Библию, то можно сказать, что он жил почти на границе Нового Завета: у нас есть книга Аггея, книга его современника – Захарии, а всего через сто лет придет время Малахии – последнего ветхозаветного пророка и «печати пророков».

Можно сказать, что Аггей, равно как и Захария, – пророки конца Плена, конца испытаний, пророки, которые вещали народу не глубокой ночью его истории, а уже на самой границе занимающейся зари. Это пророки ожидания радости и исполнения обетований.

Об этом символически говорят и их имена: Хаггай – «праздничный» и Захария – «вспомнил Господь».

И мне кажется, но это пока лишь мой домысел, что отчасти именно по этой причине Савонарола, мудрый настоятель монастыря Сан-Марко, избирает для проповеди именно их, Аггея и Захарию (на его книгу он тоже скажет немало), – немного испытаний осталось Флоренции, еще чуть-чуть потерпеть и потрудиться: Медичи изгнаны, гражданской войны не произошло, французы ушли, взяв только деньги, да и то благодаря хитроумию Каппони и Синьории они взяли сильно меньше, чем планировали.

Это первый важный момент. Второй, и, как мне кажется, не менее важный, заключается в тех темах, которые поднимал Аггей. Одна из них – о пустоте дома Божьего. Вот народ, который вернулся из Плена. Отпущенный с разрешением восстановить Храм. Но народ не восстанавливает Храм, точнее восстанавливает, но как-то без особого задора – дело не особо идет. То того нет, то этого не хватает. Что не особо удивительно – народ вернулся из изгнания на руины некогда великого города.

Само собой, помимо восстановления Храма народ занят чисто бытовыми делами: строит дома, засеивает ниву, копает колодцы, собирает урожай оливок и винограда, пасет скот и так далее. И эта активность ожидаемо занимает у людей почти все время: восстановить город после трагедии семидесятилетнего запустения – это не самая простая и не самая быстрая задача.

И Господь через Аггея-пророка говорит народу, что не тем он занят. Конечно, важно и свои дома обустроить, но сколько народ собирается в них жить, да не просто жить, но украшать их, пока Дом Господень стоит пуст? Да, у народа не спорится дело с восстановлением мирной жизни: собирают меньше, чем высевают, и зарабатывают деньги для дырявого кошелька. Но не потому ли так выходит, что пустует Дом Господень?

По сути, вопрос аксиологии: что ценнее и важнее – украшать каждому свое жилище или восстановить всем Дом Господа?

Третий важный момент тесно связан со вторым. Мы снова видим народ, вернувшийся из Плена. Вернувшийся в тот некогда великий город, о котором им рассказывали их отцы и деды. И народ смотрит на разбитую храмовую гору, на себя, на гору, вспоминает о том, каким великим был разрушенный Соломонов Храм. И руки как-то сами собой опускаются.

Вторая осада Иерусалима: горящие храм и дворец Иерусалима

1372. KB, National Library of the Netherlands

Ну не под силу вчерашним изгнанникам воссоздать то, что строили их предки во времена практически наивысшего расцвета державы. Нет, они, конечно же, пытаются, но выходит слабо. Новый Храм получается откровенно маленьким и не великолепным. Он храм, там можно служить Всевышнему, но это не тот Храм, который был. И от осознания несоразмерности задачи результату, даже промежуточному, руки опускаются, и работа идет не очень бодро.

А рукам было от чего опускаться. Для сооружения первого Храма Соломон пригласил финикийского архитектора, для него завезли прекрасное нездешнее дерево, тот самый драгоценный ливанский кедр. Да и все колена Израиля сделали пожертвования для строительства.

И строительство началось не с рывка. Оно было подготовлено еще Давидом, отцом Соломона. Он передал сыну проект будущей постройки. И не только проект, но и золото, серебро и медь, добытые им в военных походах.

А тут – пленники, вернувшиеся на родину, которой они никогда не видели, кроме дряхлых старцев, которые могли ее видеть в раннем детстве.

Но тем не менее Господь ободряет народ свой и говорит,