И это не могло не увеличить аудиторию Савонаролы. В монастырь Сан-Марко на воскресные проповеди стекалось все больше и больше людей. Особенное впечатление на многих из тех, кто еще вчера оплакивал Лоренцо и клял сурового доминиканца, отказавшего умирающему в отпущении грехов, сейчас производило то, что Савонарола требовал для Флоренции свободы и демократии. При Лоренцо тирания Медичи была не так заметна, ведь, как я уже сказал, он старательно играл в видимость того, что все институты народовластия работают и республика живее всех живых. Примерно то же проворачивал когда-то Октавиан Август, так что игра старая, овеянная флером седой древности.

А в это время конклав избирает нового папу. Им становится испанец Родриго де Борха. Или, если на итальянский манер, Родриго Борджиа. Выбор пал на него по двум причинам. Во-первых, конклав не смог договориться, кому из итальянских кардиналов, за каждым из которых стояло то или иное герцогство, королевство или другое феодальное территориальное образование, следует примерить тиару. Особенно в условиях того, что с севера на Неаполь плотоядно облизывалась Франция и было неясно, чем это все закончится. Во-вторых, Родриго сумел купить себе нужное большинство голосов.

Борджиа был стандартным функционером папской курии своего времени. Функционером первого порядка. Его подъем к престолу святого Петра начался с момента избрания его дяди Алонсо де Борха папой (Каликст III) в 1455 году. Так что наш Родриго – классический непот (то есть папский племянник) из палаты мер и весов. Непыльная и прибыльная должность была ему гарантирована по праву того, что он родился «на ступенях трона», как тогда говорили. А при некоторых способностях – и кардинальская шапка, не будем скупыми.

Но его энергия, воля, ум, хитрость и честолюбие не позволили ему довольствоваться какой-то жалкой синекурой и быть как все эти Сфорца, Пикколомини, делла Ровере и прочие итальянцы, плотной толпой окружившие Ватикан. Он стремился к высшей власти.

При этом Родриго вовсе не был сухим и жестким фанатиком власти, как печально известный Иоанн XXII. Он являлся человеком своего времени: жил на широкую ногу с незаконными женами, устраивал роскошные пиры, окружал себя великолепными произведениями искусства. Имелась и стайка незаконнорожденных детей (которых тоже было принято именовать непотами-племянниками) – как и у любого другого итальянского кардинала той эпохи. Кроме отчаянных поборников нравственности, которых тогда было мало.

Власть же приобретается или на поле брани, или за деньги. Шпоры и копье прелату не приличествовали, зато к деньгам у него был талант. За все то время, что он носил красную шапку, Родриго приобрел изрядное количество доходных церквей, аббатств и пару епархий. Он вел дела с банкирами, не гнушался ни турками, ни евреями и к моменту конклава имел достаточно звонких аргументов, которые он предложил оставшимся двадцати двум избирателям.

Александр VI

XVI век. Rijksmuseum

И это не считая своего великолепного дворца в Риме, но его не стоит брать в расчет. На минуту остановлюсь на этом интересном примере средневековых нравов. Итак, папабили (наиболее вероятные кандидаты на избрание) должны быть готовы к тому, что после избрания их папой римская толпа бревном вынесет ворота их дома и разграбит его подчистую. Римляне той поры считали, что сан понтифика делает его обладателя в чем-то ангелоподобным, а значит, ничто человеческое ему уже не нужно. И все эти ковры, мебель, гобелены, драгоценная посуда и утварь, ковчежцы с реликвиями, золотые распятия и серебряные подсвечники в господских покоях, а также вина из погреба и окорока из кухни – все это принадлежит гражданам Рима, как пусть приемным, но детям, законным наследникам новоизбранного понтифика.

Так что политические аналитики XV века просто могли сидеть у ворот Рима и смотреть, чьи семьи вдруг решили переехать на загородные виллы, прихватив с собой любимый дядюшкин сундучок.

Ну не сундучок, конечно, а гораздо больше. Историк Паскуале Виллари пишет, что Родриго Борджиа, ставший папой под именем Александр VI, отгружал свою благодарность кардиналу Асканио Сфорца на веренице мулов.

Перед тем как идти дальше, остановимся еще немного на личности этого понтифика. Литература, кинематограф и некоторые историки привычно изображают его чуть ли не дьяволом во плоти. Он и аптекарь Сатаны, травивший все, к чему прикасался, и развратен до такой степени, что был любовником собственной дочери, да и просто аморальный тип, слову которого было веры ни на сольдо.

Во многом это правда. Но не вся. Да, со скорбью признаем, что травить оппонентов, резать критиков руками наемных убийц, плести интриги и иметь кучу любовниц было в ту эпоху нормально даже среди прелатов. Но папы Иннокентий VIII и Юлий II, предшественник и фактический преемник Борджиа, замараны в этом ничуть не меньше. Как и Павел III – Алессандро Фарнезе, последний папа Ренессанса, ценитель искусств и женщин, возвысившийся благодаря тому, что его сестра Джулия была любовницей Александра VI: четверо детей, вереница внуков, двоих из которых он сделает кардиналами еще до того, как те начнут бриться.

Но Борджиа был испанцем, чужаком, не местным, не имеющим после своей смерти никого, кто заступился бы за его имя. И на него с легкостью и радостью вешали всех собак – и заслуженных, и мнимых. А итальянские понтифики вошли в память людскую как покровители искусств и тонкие ценители прекрасного.

Однако вернемся во Флоренцию, уважаемый читатель. Слишком много я говорил о том, что творилось вокруг этого города и нашего героя. А творились там занимательные и достойные вашего внимания вещи.

Аудитория Савонаролы расширяется. И по причине его бескомпромиссности в деле с Лоренцо, и по причине откровенно неразумного поведения Пьеро, уже успевшего снискать себе прозвище Глупый, и еще по одной причине. Дело в том, что фра Джироламо предсказал смерть папы Иннокентия. И его предсказание сбылось.

Теперь, к концу 1492 года, когда папа Александр VI уже взошел на престол, Пьеро вызывал все большее раздражение среди флорентийцев, а на севере дело шло к войне, фра Джироламо сообщил своей пастве еще об одном видении, которое он счел откровением от Господа.

Да, вспомним начало истории о Савонароле: для той эпохи было вполне нормальным услышать, что некий аскет и подвижник сподобился такого чуда. Это, как вы уже поняли, была эпоха ярких страстей и ярких людей. И если с одной стороны мы видим никого не удивляющий разврат в папских покоях, то с другой мы видим аскета, погруженного в мир божественных видений, существование которого тоже никого не поражало.

Итак, накануне последней проповеди Рождественского поста, то есть почти в самом конце этого предгрозового 1492 года, Савонарола в видении узрел в небесах руку с мечом. На мече было написано: «Меч Господа на землю скоро и неукоснительно». И слышал голоса, обещавшие мир праведным и воздаяние грешным. Видел дождь из мечей и стрел, падающий на землю и поражающий живое, и голоса вторили сему видению, говоря, что гнев Господа близко и гнев сей прольется на землю войной, голодом, разорением и чумой. Эти же голоса требовали от духовидца напомнить миру о том, что страшно впасть в руки Бога Живого. И о том, что пришло время очищения и покаяния. Пришло время дать Церкви новых, праведных пастырей, обновить свою веру, слезами покаяния омыть свои прегрешения.

Этим он вызвал небывалое волнение у народа, и толпа, окружавшая его кафедру, приобретала день ото дня все более угрожающие размеры. И это наконец заметил Пьеро де Медичи, который, использовав влияние своей семьи в Риме (стоит сказать, что его младший брат Джованни уже был кардиналом), добился того, чтобы Савонаролу услали из Флоренции на некоторое время.

Смотрите, монах – человек подневольный. Над ним есть настоятель, над настоятелем есть провинциал (глава монастырей того или иного ордена в определенной области), над провинциалом есть генерал всего ордена, над генералом есть префект курии, над ним есть вице-канцлер коллегии кардиналов (второй человек в аппарате управления Церковью), над вице-канцлером есть папа.

И хоть наш герой был замечательным проповедником, известным всей Италии своими речами, откровениями и безупречностью своей жизни, хоть он и был к описываемому моменту