о силе, раз оно естественно и природно, – врожденное. То есть если специально не предаваться рефлексии о том, что такое сила и какой она бывает, то интуитивно сильный человек понимается именно как могучий, как обладатель potestas. В-третьих, она всегда привязана к неким материальными и естественным носителям. Она всегда про щедрое пролитие крови, семени и пота как про способ передачи и фиксации самой себя.

В-четвертых, эта сила обречена на постоянную войну внутри самой себя, так как лидерство одного могущественного человека обречено постоянно оспариваться могуществом другого. И оспаривается оно естественным образом, то есть через кровь и пот. Иначе говоря, potestas делает войну бесконечной. И, как бы мы сейчас сказали, войну в первую очередь внутривидовую.

И здесь, по Августину, мы делаем на пятом шаге круг и возвращаемся к первому пункту. Potestas – сила статичная. То есть она невероятно активна, но внутри самой себя, как хомячок в колесе.

А вот auctoritas – сила совершенно другого типа. Она не естественна, то есть абсолютно не природна. Она культурна. А если по Августину, то божественна, так как все внеприродное нам дано именно Господом. Итак, auctoritas – сила культурная и динамичная, ведь всякое новое слово в культуре связано с некоторым несогласием с предыдущими словами. По этой причине она не может стоять на месте. Кроме того, auctoritas принимается через размышление и образование и вырывает человека из его родства, поставляя того выше естественности.

И еще аuctoritas – это сила священника, сила, построенная на отрицании естественности. Сила, запрещающая проливать кровь и семя.

А объединение этих сил дает majestas, величие. В простом суверене они сливаются так: суверен наследует свое звание и титул благодаря potestas, но умудряется направить социальную лодку в сторону града Божьего именно благодаря auctoritas, так как слушает священников и епископов, главный из которых – папа. Но сам простой суверен не обладает auctoritas и, как следствие, не обладает majestas. Король и император, благодаря церемонии коронации и таинству миропомазания, которое свершается над ними как над священниками, имеют свою толику auctoritas и обладают majestas. Но и они, по сути, получают эту силу от папы и обязаны его слушать. Иначе получится не град Божий, а очередной Вавилон.

И все вроде бы стройно. Короли правят, королевы рожают наследников, епископы советуют, направляя скипетр монарха в сторону светлого будущего. И над всем этим – папа, который раздает всем auctoritas, как самый важный роутер в мире.

Но как быть, если случается так, что сам папа, источник auctoritas, ведет себя несообразно занимаемой кафедре? Если папа плодит бастардов, подымает меч и ведет себя как вполне себе светский феодал? Как тогда быть? Особенно если учесть, что в описываемый нами период все так и обстояло. И эпоха, которая пролегла (весьма ориентировочно) между понтификатами двух Павлов, II и III, вполне может быть названа темнейшей (или одной из двух темнейших) за весь период папства.

Там на самом деле сложно найти того, кого можно было бы назвать преемником Петра. И дело не только в печально известном Александре VI, испанце, на которого потом старательно вешали всех собак. Его предшественник – Иннокентий VIII – выстроил дворец Бельведер рядом с Ватиканом, чтобы отдыху Его Святейшества ничего не мешало, особенно глупые условности вроде нестяжания и прочего. Его, Александра, преемник – Юлий II, печально прославившийся грязными интригами, – тоже хорош. Как и Павел III, проложивший путь к папскому престолу с помощью своей сестры Джулии, любовницы Александра VI.

И все они были друг другу, так или иначе, родственниками. И тиара на протяжении сотни лет летала, как переходящее знамя, среди нескольких аристократических семей.

И какой тут auctoritas? Сплошной potestas. А значит, война всех со всеми и никакого тебе града Божьего. Казалось бы, что это финал. Но не для средневековой мысли.

Если система перестает работать, то ее можно откатить к более ранним настройкам. Базовым, ветхозаветным. Дело в том, что сам титул царя в Библии появляется в Первой книге Царств. Появляется потому, что народ израильский не особо желал сильно отличаться от других и через пророка Самуила прямо-таки требовал у Бога царя. Бог предупреждал, что идея так себе и царь обязательно начнет всех эксплуатировать. Но народ хотел сильного владыку, чтобы держать соседей в страхе. Бог через пророка поставил им царем Саула, а к нему, чтобы тот чего не натворил, приставил пророка. Но Саул все равно натворил.

Лист из молитвенника Иннокентия VIII

XV век. The J. Paul Getty Museum, Los Angeles, Ms. 110, 2012.2

Потом, правда, Господь сжалился над неразумными и дал им Давида, царя-пророка, обладателя той самой majestas, чью модель власти позже старательно копировали (в теории) европейские монархи.

Но тем не менее царь – это надстройка. Данная народу по его слабости, а не потому, что Бог так планировал. Изначально народ управлялся судьей или пророком – у него всегда есть связь со Всевышним, который его и выбирает, и потому народ должен был его слушать.

Возвращаемся в XV век. Если папа ошибается, ведет себя несообразно, то император тоже начинает ошибаться, и тогда лодка цивилизации плывет прямо в дьяволову пасть. Но с папой ничего нельзя сделать. Кардиналы курии коррумпировали выборы и отдают тиару исходя не из воли Бога, а из политических выгод своих семей. Значит, трансляция auctoritas через этот канал невозможна.

Тогда Бог, в своей милости, должен послать пророка, который никак не зависит от хитросплетений бюрократических коллизий внутри курии. Именно должен. Он никогда не оставлял свой народ совсем уж на погибель.

И для образованного человека той эпохи чьи-то заявления о видениях свыше означали подтверждение того, что институты власти перестали работать, а новоявленный пророк сейчас с этим разберется, ибо знает как. В конце концов, пророк – это не прорицатель, которому открыты тайны дня грядущего. Это в первую очередь человек, который наиболее ясно видит проблемы дня сегодняшнего.

Так что для современников Савонаролы его пафос и заявления о видениях были вполне понятны. И он отнюдь не выглядел чудаком.

Продолжим. Если христианин называет себя пророком, стоит понять, на каких именно пророков прошлого он равняется. Дело в том, что пророки – это очень разные люди. Как и святые вообще. Но их можно, пускай и достаточно условно, разделить на несколько основных групп. И об этих группах мы сейчас и поговорим, а потом вернемся к нашему герою и немного покопаемся в его текстах. В текстах его проповедей на очень конкретные пророческие книги.

Итак. Первая группа пророков – пророки ранние. Это те, чье служение простиралось от времени Исхода, когда Моисей выводил евреев из Египта, до первых царей объединенного еще царства Иуды и Израиля. К ним относятся сам Моисей, Самуил, Давид, Нафан, Илия и Елисей.

Когда мы думаем о пророках, то обычно представляем кого-то похожего на них. Это лютый старец или, наоборот, нежный юноша (но уже внутренне чем-то напоминающий старца), вокруг которого постоянно бьют молнии, не реже раза в сутки проносятся огненные колесницы, падают голиафы и разверзаются моря, даже если их и не было. А ходить по воде аки посуху – это само собой разумеющееся. Не забываем про самовоспламеняющиеся жертвенники и диких зверей и птиц, что работают словно служба доставки.

Пророческих книг эти пророки обычно не писали. Моисей создал свое великое Пятикнижие, Самуил отметился вполне себе историческим трудом – книгой Судей, но в основном они не писали. Они творили в миру такое, что писали о них. Две первые книги Царств посвящены во многом взаимодействию пророков с народом. Хотя книга Судей тоже об этом.

Суть их служения была в том, чтобы принудить избранный народ к поклонению Единому Богу. Пророки обращаются к нему как к народу, не имеющему ушей и не желающему слышать. По этой причине все то, что они делают, такое показательно яркое, не допускающее двойного толкования.

Тут можно вспомнить и исход евреев из Египта, когда Моисей очень наглядно дал понять, что даже искуснейшие египетские жрецы и вся их мудрость не стоят ничего перед лицом Бога Авраама, Исаака и Иакова. Можно вспомнить