Шрифт:
Закладка:
И Пьеро решает отправиться к королю Карлу, чтобы договориться с ним о почетных для Флоренции условиях мира. Но когда он прибывает в ставку французов, оказывается, что они уже осаждают одну из флорентийских крепостей, которая отбивается достаточно успешно. И Пьеро не находит ничего лучше, чем приказать солдатам этой и всех других крепостей сложить оружие и передать крепости французам. После чего он «одалживает» французам до конца войны еще и Пизу. Но и этого мало: он обещает предоставить двести тысяч дукатов на военные нужды.
Неизвестно, кто удивился больше: французские полководцы, к ногам которых легли невероятно удачно со стратегической точки зрения расположенные крепости, пизанцы, которых разменяли как сольдо, или же флорентийцы, которые увидели, как Пьеро отдал вообще все, что могло угрожать французам, не выторговав взамен абсолютно ничего. Не посовещавшись ни с кем. Своевольно.
И Флоренция оказалась на грани мятежа. Работа встала: какая уж тут работа, когда неизвестно, будет завтра на месте твоя мастерская или ее пустят по ветру пришлые чужеземцы. Работа встала, но бегство из города не началось – ведь не особо ясно, куда бежать, да и стоит ли вообще это делать. Может быть, придется лезть на стены, обороняться и удастся отстоять город. Не начались и грабежи с погромами. Во-первых, не было зачинщиков. Всех, кто мог взять на себя эту роль, Медичи убили или изгнали уже давно. Во-вторых, какой смысл грабить какого-то сторонника Медичи, если завтра французские солдаты ограбят твой дом. Кабаки тоже пока стояли целы. Народ пребывал в тяжелом напряженном безделии: все высыпали на улицы, кучковались по-соседски и товарищески, негромко на сотый ряд перемалывали одни и те же сплетни. Достали, правда, отцовское и дедовское оружие: старые алебарды, протазаны и кинжалы, помнившие еще заговор Пацци. Кто побогаче – нацепил кирасу. На том пока и закончилось.
Разве что к мессе начали ходить чаще, так как других дел особо и не было. И вот здесь проповедник из Сан-Марко оказался в щекотливой ситуации. Так вышло, что сейчас он остался единственным авторитетом для всех этих людей. Людей вооруженных, испуганных и одновременно озлобленных. И готовых на все, ведь враг приближается, а они уже представили сотню сценариев, один другого ужаснее. И в такой момент любое неосторожное слово могло вспыхнуть огнем братоубийственной войны и дикого грабежа или разлиться по улицам и улочкам потопом паники. И неизвестно, что в конечном счете было бы хуже.
И Савонарола, как может, удерживает себя от речей политического характера, направляя энергию своих многочисленных (неизвестно, будет ли у него когда-нибудь более многочисленная аудитория, чем в эти дни) слушателей на подлинно христианское дело, на покаяние. Да, говорит он, идет Кир, идет с огнем и мечом, идет очистить Церковь, идет, ибо никто не внял моему слабому голосу, когда я предупреждал о мече Господа, который поднят над нами всеми за наши грехи. Но этот меч еще не опустился, и нам оставлено покаяние. И Господь может простить нас, как он помиловал распятого с Ним разбойника и как заплатил полновесный динарий работнику одиннадцатого часа.
И в эти часы в городе, к которому скоро подступит враг, в городе, в котором не осталось солдат, так как их отослали защищать те крепости, которые потом были сданы почти без боя, в этом испуганном городе он проповедует мир, любовь, единение, покаяние и прощение.
Проповедующего Савонаролу обычно изображают пророком гнева Божьего, с перстами, воздетыми горе, обещающим свести на землю потоки огненные в наказание грешным, а всем остальным в назидание – и да, он бывал и таким. Но Савонарола осенью 1494 года – любящий отец, утешающий испуганных чад, которые схватились кто за что придется в надежде сделать неизвестно что.
4 ноября флорентийцы, точнее – Синьория, собирают совет семидесяти, который должен решить дела республики и ответить на главный вопрос: что же делать дальше. Этот совет собирался и раньше, но в годы правления Медичи его роль была исключительно формальной, а теперь им на самом деле пришлось решать столь важный вопрос. Большинство членов совета – ставленники Медичи. Но одних оттолкнули от него два года неразумного правления, а других, и их было большинство, последняя выходка – сдача крепостей. Так что сейчас в совете вы бы узрели исключительно республиканцев. А сам Медичи еще находился при Карле и должен был вернуться чуть ли не вместе с французами.
Слово на совете взял Пьеро Каппони и предложил, насколько возможно, укрепить город, Карлу улыбаться, ждать его с деньгами, но сначала отправить к нему посольство, обязательно включив в него Савонаролу, так как все флорентийцы ему доверяют. А вот Медичи он предлагал больше не ждать, а коли тот вернется, указать ему путь. На том и порешили.
Но пока посольство ехало, пока его встречали, прошло время. За это время Пьеро успел наобещать Карлу много всего. И Карл поверил. По этой причине он не был в особом восторге, когда к нему прибыло то самое посольство. И его можно понять. Представьте, что вы – король Франции, идете войной через Тоскану, чтобы решить свои вопросы в Неаполе. К вам приезжает правитель Флоренции, сын самого Лоренцо Великолепного, вы выпиваете, беседуете, разводите светскую дипломатию. А тут появляются невесть какие горожане и говорят, что власть на самом деле – они. А Медичи уже нет.
Сам Пьеро от таких новостей, конечно же, быстро засобирался домой. И даже солдат с собой прихватил. Но дома ему оказали такой прием, что послания короля Карла, отправленные ему вслед, нашли его только в Венеции, где он смог вдоволь нажаловаться всем, кто имел желание его слушать, на свою горькую судьбу.
Посольство тем временем вернулось ни с чем. Точнее, с очень зыбкими королевскими обещаниями все на месте урегулировать.
И Савонарола едет к Карлу во второй раз. Едет он, полагаясь на Господа и с определенным политическим расчетом – ему стало известно, что Карл испытывает к нему некую смесь уважения и суеверного страха. Дело в том, что король был прекрасно осведомлен о проповедях и, самое главное, о пророчествах этого удивительного монаха из Сан-Марко. Знал он и то, что именно этот монах предсказал смерть папы, отказал Лоренцо в исповеди, утихомирил бунт в городе и, самое главное, предсказал его, Карла, военное вторжение. И предсказал-то как лестно – Меч Господень.
Святой Франциск Ассизский, получающий стигматы
Ок. 1430. The Cleveland Museum of Art
Обладая этим знанием, Савонарола приезжает к Карлу вновь. В этот момент он, верно, был подобен святому Франциску перед султаном. Он сказал королю, что Господь его, Карла, избрал для высочайшей миссии – очистить Италию и вернуть Церкви, простертой на земле, ее достоинство. Но Господь может и изменить Свое решение и избрать другое орудие для исполнения Своей воли, если король Франции окажется недостоин и поднимет руку на горожан, их имущество, невинных женщин и малых детей. Так что королю Франции следует задуматься над тем, что он делает и чем это может для него закончиться.
Поверил Карл монаху или нет – Бог знает, но резни в Тоскане не было. Хотя Карл все же показал флорентийцам, что он тут главный. Пиза, которую Пьеро столь удачно одолжил французам, вспомнила, что она некогда (и не так уж и давно) была свободной. И началось. Не особо люто, но следы правления Флоренции были уничтожены, должностные лица изгнаны, гербы разбиты – все как в приличных домах. А еще там остался французский гарнизон, как бы закрепляющий право пизанцев на самоопределение. В тот день, когда о случившемся в Пизе стало известно, Пьеро Медичи во Флоренции невзлюбили еще сильнее.
Но и Флоренция не осталась в долгу. Горожане были вооружены, шесть тысяч солдат наняты и рассредоточены по ключевым точкам города, доски и все необходимое для строительства баррикад запасены,
