Шрифт:
Закладка:
По приказу Абакумова Этингера перевели в Лефортовскую тюрьму. Несмотря на запрет Абакумова, Рюмин постоянно предпринимал безуспешные попытки добиться от Этингера признания своей вины. Его жестоко избивали, не давали спать. Приступы грудной жабы следовали один за другим. Здоровье Этингера настолько ухудшилось, что медсанчасть Лефортовской тюрьмы была вынуждена письменно указать Рюмину на критическое состояние подследственного. Не выдержав очередного допроса, Этингер умер.
Рюмин опять остался ни с чем. Его отношения со своим министром были окончательно испорчены.
Он понял, что над ним нависла угроза неизбежного расставания с Министерством госбезопасности. Тогда Рюмин решил рискнуть и разом переступить через Виноградова и оберегавшего его Абакумова. Решение вопроса лежало на поверхности. Он объединил дела о скоропостижной смерти А. Жданова и А. Щербакова в одно делопроизводство. Теперь его можно было представить таким образом, что в Лечебно-санитарном управлении Кремля орудует группа врачей, представляющих угрозу для высшего руководства страны и в первую очередь для самого Сталина, которых покрывает Абакумов. Оставалось найти способ довести все это до сведения вождя.
Рюмин остановился на Маленкове, у которого, как он знал, были постоянные трения с Абакумовым. Для этого он решил предварительно переговорить с помощником Маленкова Сухановым. Тот доложил своему шефу. Маленков захотел, чтобы все это было изложено на бумаге.
Как пишет Павел Судоплатов, «Рюмин охотно пошел навстречу требованиям Суханова написать Сталину письмо с разоблачением Абакумова».
Стало известно, как составлялось это письмо. «Через тридцать лет после описываемых событий, – сообщает Павел Судоплатов, – моя родственница, работавшая машинисткой в секретариате Маленкова (ее непосредственным начальником был Суханов), рассказывала мне, что Рюмин был настолько необразован и безграмотен, что одиннадцать раз переписывал свое письмо с обвинениями в адрес Абакумова. Суханов держал его в приемной около шести часов, а сам вел переговоры с Маленковым по поводу содержания письма Сталину.
В своем письме, обвинявшем Абакумова (с подачи Маленкова), Рюмин заявлял, что тот приказывал Следственной части не давать хода материалам по сионистскому заговору, направленному против руководителей Советского государства».
«Рюмин, – добавляет Павел Судоплатов, – обвинил Абакумова в том, что именно он несет ответственность за смерть Этингера, так как специально поместил его в холодную камеру в Лефортовской тюрьме с целью убрать одного из участников “заговора врачей” и тем самым помешать ему выдать других заговорщиков-сионистов. Для придания обвинениям большей убедительности на свет было извлечено из архива письмо Тимашук».
На забытое письмо Тимашук неожиданно навела взятая к тому времени под стражу (14 июля 1951 г.) врач Центральной поликлиники Минздрава СССР Софья Карпай, которая в бытность своей работы в ЛечСанупре Кремля привлекалась к медицинскому обслуживанию «особой группы» – членов Политбюро. В постановлении на арест ей вменялось «преступно-халатное исполнение своих обязанностей». На самом же деле от нее хотели добиться компромата на профессора Этингера. Следователь Чеклин завил: «Вы арестованы за проведение вражеской работы против советской власти. Приступайте к показаниям об этом». Карпай в категорической форме отвергла все предъявляемые к ней претензии. Потом проговорилась: «К работе я относилась добросовестно и никаких замечаний не имела. Правда, я должна показать о своих отношениях с врачом Тимашук Л.Ф., которая с первых дней моей работы в электрокардиографическом кабинете относилась ко мне с неприязнью, подавала в отношении меня заявления о том, что я даю неправильный анализ по снимкам ЭКГ. Однако каждый раз при проверке ее заявлений факты не подтверждались. Наиболее характерный случай произошел в 1948 году, когда Тимашук заявила о том, что я дала неправильное заключение по электрокардиограммам Жданова, а лечащие врачи в связи с этим организовали неправильное лечение. …О заявлении Тимашук мне рассказал Виноградов. …Созданная комиссия подтвердила правильность моих заключений, кроме того, это также было подтверждено при вскрытии тела Жданова».
Следователя заинтересовал состав комиссии: «Насколько мне известно, – ответила Карпай, – это были Виноградов, Зеленин, Этингер, Незлин». Круг замкнулся.
Маленков не оставил без внимания сигнал Рюмина, иначе его самого могли представить Сталину в плохом свете. Именно он подсказал Рюмину придать его заявлению выраженную сионистскую окраску.
Сталин уже давно был серьезно обеспокоен состоянием дел в Министерстве государственной безопасности. Иначе и быть не могло, поскольку именно это ведомство позволяло ему безнаказанно распускать руки.
В июле 1951 года он срочно меняет Абакумова на Игнатьева.
Этому предшествовала проверка деятельности Министерства государственной безопасности специальной комиссией в составе Маленкова, Берии, Шкирятова и Игнатьева. Несомненно, что этот список был подсказан Сталину Маленковым. В него вошли все основные недруги Абакумова. Ничего хорошего это ему не сулило. Все так и вышло.
Еще в должности начальника Следственной части МГБ Рюмин несколько раз беседовал с Павлом Судоплатовым, высказывая претензии к работавшим с ним сотрудникам. Никаких серьезных аргументов он предъявить не мог: «Я заявил Рюмину, что меня это совершенно не убеждает и Эйтингон (чекист, руководивший убийством Троцкого в Мексике) в моих глазах по-прежнему остается надежным и заслуживающим доверия, ответственным сотрудником органов безопасности. Рюмин возразил:
– А вот Центральный Комитет нашел эти данные вполне убедительными. – И тут же, выхватив папку из моих рук, с гневным видом удалился».
В первую очередь под прицел Рюмина попали кадровые работники Министерства госбезопасности еврейской национальности. На роль «местного разоблачителя» был выбран полковник следственной части Шварцман. Журналист по специальности, которому обычно поручали редактировать фальсифицированные признания, вырванные у заключенных. Когда Шварцмана взяли, то, зная нравы, царившие в его ведомстве, он не стал «запираться» и сразу же наговорил на себя «десять бочек арестантов».
Абсолютно нормальный человек и примерный семьянин прикинулся психически неполноценным гомосексуалистом. Его дикие, иначе не назовешь, признания приведены в книге Судоплатова:
«Чтобы доказать свое сотрудничество, он выдвигал против должностных лиц еврейской национальности одно обвинение за другим. В то же самое время он выдумывал самые невероятные истории вроде такой: в террористической деятельности ему помогали “родственники”, “сионисты”. Он также рассказал, что спал с падчерицей и в то же время имел гомосексуальные отношения с сыном. Шварцман также “признался”, что, будучи гомосексуалистом, находился в интимных отношениях с Абакумовым, его сыном и послом Великобритании в Москве. Свои гомосексуальные контакты с американскими агентами – двойниками Гавриловым и Лаврентьевым – он, по его словам, использовал для того, чтобы через этих внедренных в посольство США людей получать инструкции и приказы для еврейских заговорщиков».
«Признания» Шварцмана вызвали сомнения даже у такого прожженного циника, каким был Рюмин. Он заподозрил у него острое психическое помешательство. Ранее за Шварцманом никаких странностей не замечали. Рюмин побоялся показывать протоколы допросов Шварцмана Сталину сам, поэтому пошел к нему вместе с вновь назначенным министром госбезопасности Игнатьевым. Когда они доложили Сталину о выдвинутых Шварцманом обвинениях против тридцати сотрудников Министерства госбезопасности еврейской национальности, занимавшихся терроризмом, и сообщили о своем намерении провести психиатрическую экспертизу Шварцмана, Сталин заявил Игнатьеву и Рюмину: «Вы оба дураки. Этот подонок просто тянет время. Никакой экспертизы. Немедленно арестовать всю группу».
Тогда же у Рюмина возникла идея попытаться поставить во главе «сионистского заговора» в Министерстве государственной безопасности начальника токсикологической лаборатории («Лаборатория-Х») Майрановского. Его знали все, и он всех знал, поэтому его нетрудно было «назначить» главарем. Между тем Игнатьев, памятуя, что Майрановский часто выполнял «специальные» поручения Сталина, с таким поворотом
